Jun
25
Мы с вами
June 25, 1941 | Comments Off on Мы с вами |
Едва прошло несколько дней, как я, подобно Лазарю, восставшему из гроба, ехал в Москву из оккупированной Франции. Ехал с мыслями о страданиях моих соотечественников и с чувством стыда за измену французских фашистов, предавших нашу страну.
Я проехал через мрачный военный лагерь, в который превращена Германия. И я хочу говорить здесь о фактах: об общем виде Берлина, где люди бродят, как тени,— они еще печальнее, чем люди сегодняшнего Парижа… О явных, даже в центре города, следах воздушных бомбардировок… О здании знаменитой Берлинской оперы, сожженной до основания несколько ночей тому назад… О десятках домов на Унтер ден Линден, стоящих без крыш, без верхних этажей…
Назавтра в вагоне поезда, который вез меня к советской границе, железнодорожная служащая подошла ко мне и спросила:
— Куда вы едете? В СССР?
— Ага…
— Не в Ригу ли?
— Нет, в Москву.
—Ого! В Москву! Я никогда не знала счастья быть там… Как теперь в Москве?..
Осторожно я ответил ей:
—Ну, ведь там мир…
Глубокий вздох был мне ответом:
—Мир! Мир! Да…
И, внезапно оживившись, она продолжала:
—Мир — это кончено для нас. Для нас только война без конца! Наши хозяева хотят теперь Украину и нефть с Кавказа! Все имеют основания сказать — это империалистическая война!..
Появление двух офицеров-штурмовиков заставило ее замолчать. Они спросили ее, есть ли в поезде, вагон-ресторан. Мне еще раньше женщина сказала, что вагона-ресторана нет, но им она указала на противоположный конец коридора. Штурмовики ушли, и женщина хитро подмигнула мне. Она продолжала, но уже более тихо:
—Откуда вы едете, из Берлина?
—Нет, из Парижа.
—Из Парижа?! Возможно ли это? А как там?
Я безнадежно машу рукой: —Ничего нет, там все разграблено.
Она кивает головой и, не глядя на меня, бормочет:
—Да, да, там, где проходит фашист, там ничего не остается.
В Берлине мне сказали:
—Население абсолютно не чувствительно к новым победам. У всех единственный вопрос на устах — когда это все кончится?
А во Франции немецкие солдаты, разговаривая с жителями, говорили об одном страхе — страхе быть вовлеченными в войну с СССР. Тому свидетельством тысячи фактов.
Да, их удручает продолжительность войны. Да, колебания и неудачи фашистского генерального штаба в решении проблемы преодоления Ла-Манша, колебания, ясные для всех, наполняют беспокойством немецких бойцов. Но самым большим ужасом, в котором они всюду признаются, является: лишь бы только нас не послали драться против СССР…
Как-то несколько полков, расквартированных на Нижней Луаре, были внезапно погружены в вагоны, ушедшие по направлению к Польше. Считая, что это означает неизбежность войны против СССР, эти люди уезжали, плача и крича: мы пропали!
Я приехал в СССР, полный этими впечатлениями.
Какое облегчение видеть народ одновременно мирный и сильный, трудолюбивую и вооруженную семью, мудрое и сильное правительство! Какая гордость видеть большую часть человечества, занятую мирным строительством, уничтожившую эксплоатацию человека человеком, нищету, бедность, неграмотность.
Вот страна, которую Гитлер и его банда дико атаковали без повода, без предупреждения! Вот цивилизация, которую хотят уничтожить фашисты!
И вот что, советские товарищи, мы будем вместе защищать.
От имени расстрелянных французских писателей, заключенных в тюрьмы, обреченных на безмолвие и на эмиграцию, если они не хотят служить фашистским господам, я заявляю в[ам о] нашей глубокой солидарности с вами.
Весь мир снова смотрит на вас, как в 1917 году, как в дни гражданской войны.
Начавшаяся, навязанная вам война — освободительная война, такая же, какие вела Советская Россия против интервентов, против орд Колчака, Деникина, Юденича и Врангеля.
Я пошел вчера на Красную площадь. Я долго смотрел на мавзолей, где покоится Ленин, и на Кремль, где бодрствует мудрая мысль Сталина.
Это — большое счастье и огромное облегчение для нас всех, что мы можем сказать себе, что Сталин существует, что он здесь и что он руководит Советским Союзом в его справедливой, отечественной войне, как он руководил им во время мира. Та забота, с какой он старался сохранить мир до последнего часа, является гарантией той могучей силы, с какой теперь будет вестись война.
И вчера я на Красной площади от имени писателей Франции, чей голос сейчас заглушен, как и от имени наших учителей прошлого — Гюго, Стендаля, Бальзака, Вольтера, Руссо, Мольера, Корнеля, Рабле, Монтевд,— их незаметный посол, который не имел никакого основания говорить от их имени, кроме того, что он был здесь, тихо прошептал:
—Сталин, и мы с вами.
Жан Ришар БЛОК.
Перевод с французского.
МОСКВА.
«Известия», Москва, 25 июня 1941 года