Nov
9
Большевистское законодательство.
November 9, 1917 | Комментировать |
“Беда коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник”.
Рабочее и крестьянское правительство, созданное революцией 24—25 октября, как оно себя называет, опубликовало целый ряд «декретов» — о мире, о земли, о рабочем контроле о расширении прав городских самоуправлений и о печати.
На юридической стороне их, пожалуй, не стоило бы и останавливаться: столь малое значение они имеют. И это по многим основаниям: во-первых, правительство это в качестве такового, и тем более законодательного органа, никто не признает, а правительственные установления, созданные революцией, просто напросто его бойкотируют, во-вторых, законы требуют в своем прохождении известной процедуры и опубликования в установленном порядке, каковой порядок также создан революцией и нет никакого сомнения, что пр. сенат в том составе, каков был определен временным правительством, никогда не даст санкции этим декретам.
Каково их значение в международном отношении видно из того, что на предложение мира Троцким, как это сообщают последние телеграммы, Вильгельм не соблаговолил даже ответить, очевидно, предоставляя большевикам лишь развращать армию, но не считая их полномочными на заключение мира ине желая терять время на разговоры с ними. А английский посол просто не пустил Троцкого — комиссара по иностранным делам — далее порога своей передней.
И не эта сторона занимает наше внимание. И не желание кого-либо убеждать в необязательности этих декретов — заставляет нас остановиться на них. В них есть другая сторона, внутренняя, которая, несомненно, показывает на то, что и сами законодатели мало рассчитывают на их применимость, видя в них больше демагогический прием для масс, нежели действительный закон.
Сказать об этих декретах, что они безграмотны в юридическом отношении, сказать, что они бездарны, сказать, что они смешны,— все это мало — это просто, как говорят у нас уже издавна филькина грамота.
Декрет о мире только смешон. Согласно ему, Германия должна отказаться от Эльзас-Лотарингии, ибо в декрете говорится, что требование о недопущении захватов имеет в виду всякие присоединения, когда бы таковые ни были произведены. Но ведь для всякого ясно, что на это Германия не пойдет. Но, очевидно, этот же декрет распылит и всю Россию, ибо в прошлом она выросла именно из института воссоединений различных областей, весьма часто насильственных.
Еще более смешна приписка о том, что декрет о мире переведен на все языки и распространяется на всех фронтах с аэропланов. Она обнаруживает полную несостоятельность этого «правительства» вступить в действительные переговоры. Разве только, что оно желает обратиться не к правительствам воюющих государств, а к самим народам в лице их армий, но тогда этот декрет носит исключительно характер прокламаций.
Ничего определенного в смысле ультиматума декрет не дает, ибо он предупреждает, что всякие условия о мире, даже иного характера, будут осуждены.
Все это касается декрета о мире.
Другие декреты рассчитаны на такую же наивность «верноподданных» большевистского «правительчтва».
Декрет о земле гласит, что помещичья собственность на землю отменяется немедленно без всякого выкупа; но он не касается вопроса о собственности на земли монастырские и церковные и в отношении последних указывает лишь, что таковые впредь до Учредит. Собрания, как и конфискованные помещичьи, переходят в распоряжение волостных земельных комитетов. Не конфискуются также земли «рядовыx крестьян и казаков». Но что такое рядовой крестьянин и рядовой казак? И будет ли деревенский кулак — рядовым крестьянином или нет и почему именно не будет — не говорится. Самый размер подлежащих конфискации участков определяется земельными комитетами — след., не равномерно. Не говорится, из кого состоят земельные комитеты крестьянских депутатов и как они образуются. Самый декрет говорит о земельных комитетах крестьянских депутатов, а комиссар Милютин говорит о распоряжении землями земельными комитетами и советами крестьянских депутатов. Две это организации или одна?
В конце концов — земли передаются в земельные комитеты впредь до Учредит. Собрания. Но ведь эта же мера была уже выработана министром Масловым и принята советом республики. Никаких др. реальных положений декрет не дает. Не ясно ли, что это только демагогический прием, рассчитанный на массы, да разве только на то, что под влиянием декрета крестьянские массы еще более энергично начнут захватывать земли, увеличивая анархию и разгром. А как организовать переход земли и каким образом обеспечить правильное ведение разрушенных земельных хозяйств,— этот вопрос не входит в интересы «законодателя». Ссылка на наказ не дает ничего в этом отношении, не говоря уже о том, что закон не может быть восполняем постановлениями, не нашедшими себе места в законе.
Декрет о расширении прав городских самоуправлений также рассчитан на ту же сторону, ибо проведение его в жизнь не только не облегчило бы продовольствие населения, но крайне усложнило бы всю жизнь и сделало бы ее невозможной. Гор. самоуправления должны были бы взять на себя не только организацию продовольствия, исключив все иные организации, но даже централизацию кухонного дела, причем пользование общественными столовыми было бы обязательно для всех. Не говоря об отсутствии для эого средств и сил, это и технически было бы невозможно, ибо такая организация потребовала бы массу времени и расстройство и того, что пока у нас есть. Декрет полон выражений — «конфисковать», «реквизировать» и «секвестировать», это главным образом, и заполняет весь декрет и, очевидно, это и составляет самый предмет декрета, самую суть его.
Реквизировать можно не только продукты и продовольствие, но и перевозочные средства, скот и все прочее, что окажется нужным для организации продовольствования и ведения кухонного дела. Ну об основаниях и условиях реквизиций ни слова — возмездно или нет, по какой цене, или из каких средств производится расчет,— обо всем этом ни слова.
В декрете даже говорится, что гор. самоуправление может реквизировать труд учащихся высших учебных заведений и старшего класса средних уч. заведений для работ в продовольственной организации. Итак, г.г. студенты, готовьтесь к [пова]рскому искусство — ваш ум и ваши познания новому правительству нужны еще меньше, нежели самодержавию. Николай когда-то вас отправлял в солдаты, новое правительство — нашло для вас иной удел — работать на кухне.
Но, постановив о рекцизиции труда учащихся, декрет ни слова не говорит о реквизиции труда обычных рабочих: не потому ли, что последние имеют единственный удел — охранять завоевания этой социальной революции, где разум и интеллект становится ниже грубой силы.
И право, когда читаешь этот декрет, невольно заражаешься сомнением, да не на смех лион издан, не издевается ли над нами диктатор Ульянов-Троцкий, выпуская плоды своих измышлений для руководства и исполнения верноподданных своего величества.
Декрет о печати — это сплошное насилие. Его можно перефразировать — Мы, Божией милостию и проч. и проч. признали за благо, пока не упрочится новый порядок, издать постановления о печати. «Пока не упрочится новый порядок» — это подлинное выражение декрета, а так как он вряд ли когда упрочится, то рассчитывать на скорое смягчение декрета трудно. В самом декрете говорится: —подлежат закрытию газеты, призывающие к открытому сопротивлению или неповиновению рабочему и крестьянскому правительству, сеющие смуту извращением фактов, призывающие к деяниям явно преступного характера. «Положение о печати будет отменено особым указом (не его ли величества?) по наступлении нормальных условий общественной жизни» — так заканчивается этот декрет. Итак, свободы печатного слова нет, впредь до наступления нормальных условий жизви. Пока у нас было самодержавие — этих “нормальных условий” так и не наступило — пока не было свергнуто самодержавие.
Не будет и теперь свободы печатного слова, ибо основы декрета о печати — те же, что и основы прежних самодержавных законов о ней — произвол и усмотрение.
«Сибирская жизнь», Томск, 9 ноября 1917 года