Oct
2
Непримиримое противостояние?
October 2, 1991 | Comments Off on Непримиримое противостояние?
Сергей Коцюба, 35 лет. Лейтенант милиции, участковый инспектор Октябрьского РОВД. Женат. Отец украинец, мать русская. За выполнение служебного долга в Нагорном Карабахе в июле был награжден медалью «За отвагу».
В апреле прошлого года в Карабах впервые была направлена следственно-оперативная группа МВД СССР. Ее целью было расследование преступлений, совершенных на межнациональной почве. От нашей области должны были участвовать четыре человека. Предложили служебную командировку на три месяца и мне. Конечно, можно было отказаться, но все равно нужно было кому-то ехать. Почему же не я?
Вообще-то именно там, за такое в сущности короткое время стало понятно: до чего же сложный, запутанный, непредсказуемый характер носят национальные вопросы. Там каждого человека жизнь словно засасывает в огромную воронку, и потом неуправляемая сила раскидывает людей по разные стороны баррикад. Едешь по дороге и удивляешься: направо – армянское село, налево – азербайджанское, направо, налево… Свои дороги, свои поля, свои могилы. Не дай бог, пересечешь невидимую, а порой и вполне реальную границу. А ведь еще несколько лет назад армянские и азербайджанские дома стояли в соседних дворах.
Непримиримое разделение местных жителей вольно или невольно вынуждает и приезжих становиться на чью-то сторону. Невозможно долго балансировать на этом острие. Противостояние уже достигло катастрофического уровня, почти необратимого. Вы только представьте: сына от матери из армянского села к отцу-азербайджанцу на коротенькое свидание приходилось возить под вооруженной охраной. Чтобы проехать, например, из азербайджанской Шуши мимо армянского Степанакерта, «частники» уже тогда просили свыше 300 рублей. А сейчас изменились и цены, и обстановка в Карабахе.
Чем мы там занимались? Да своей обычной работой: паспорта, вещи, деньги, справки, документы. Для нас здесь – это обычная бюрократическая волокита, а там за какую-нибудь бумажку можно голову положить. Люди бросают дома, переселяются. Естественно, что документы пропадают. Но ведь жизнь, несмотря ни на что, идет. Нужно получать пенсию, переводы и пособия, устраиваться на работу. Вот так каждый день набираешь целый список неотложных дел (а мы квартировались в комендатуре Шуши) и едешь в Степанакерт, ищешь паспорта, трудовые книжки, дипломы. При этом учтите, что мы не знаем ни языков, ни обычаев…
Особой вражды к себе мы не ощущали. Все-таки мы делали необходимую работу. Необходимую всем. Тяжелее приходится военным, простым солдатам, офицерам. Их бессмысленная гибель на постах, выматывающие броски по незнакомым горам в полном вооружении, в тяжеленных бронежилетах и касках. Конечно, жалко этих пацанов. За что они гибнут, калечатся? Если их выведут домой, в Россию, – это будет самое верное, самое справедливое решение. Но я там был, и я предполагаю: как только эти мальчишки уйдут, начнется страшная резня. Быть может, более страшная, чем была в Фергане и где-либо еще в нашей стране. Так что же делать? Не знаю. Наверное, никто не знает.
Народ Карабаха устал. Простые люди не виноваты ни в чем. Сколько раз приходилось сталкиваться: одна из сторон выкрала заложника – не политика, не боевика, а семидесятилетнего пастуха или крестьянина. Немедленно следует ответный шаг, и другая сторона ворует точно такого же старика. Как правило, проходит несколько дней, и оба они оказываются убитыми. За что? За чьи грехи? Вот такая бессмысленная бойня продолжается до сих пор.
Когда я уезжал, захватил с собой две книги – армянскую и азербайджанскую. В них обеих приводятся одни и те же исторические факты и даже одни и те же цитаты одних и тех же политических деятелей, но каждая книга трактует их в пользу своей нации. Над этим можно было бы посмеяться, если бы это не было так страшно…
***
Эта женщина полтора года назад пережила так много и так много потеряла, что вполне понятно ее желание остаться анонимной даже здесь, в центре России. Все, казалось бы, миновало. Удалось спасти, слева богу, сына, вывезти родителей. Есть крыша над головой, работа. Но разве можно с середины жизни начинать все заново? Разве можно забыть прошедшее? Восемь дней в казармах бакинского гарнизона под обстрелами, в непреходящем страхе. Потом бесконечная дорога в продуваемых всеми ветрами машинах. На аэродроме огромные военные самолеты, холод, крики, плач… И все это быстро, быстро, быстро.
Нас спасла армия. В самой страшной панике люди все же понимали, что нужно бежать к военным. Этим восемнадцатилетним мальчикам обязаны жизнью тысячи людей. Нельзя сегодня поливать их грязью…
В Тамбове мы оказались, в общем-то, случайно, хотя я действительно наполовину армянка, наполовину русская. Когда взлетали самолеты, никто не знал, где они приземлятся. Конечно, первые дни и даже недели наша жизнь была какой-то сплошной истерикой. Некоторые выскочили из дома в одних халатиках (это зимой-то!), некоторые потеряли родных и близких. Да что там говорить – казалось, жизнь потеряла смысл.
Как в Баку нас спасли солдаты, так в Тамбове нас спасли простые незнакомые люди, их отношение. Это отношение было просто исключительным, особенно сотрудников Красного Креста. В гостиницу, где жили все беженцы, несли по троячку, по десятке. Несли вещи, одежду. Варенье и компоты для детей. Собирали деньги по организациям и предприятиям. Это и материальная поддержка, и возможность для нас хоть как-то прийти в себя. А растерянность тогда была полная. Нужно что-то делать, но что – никто не знал.
Увы, но пришлось столкнуться не только с сочувствием, но и с черствостью, равнодушием, а то и настоящим хамством. Измученным людям, лишившимся всего, приходилось метаться по кабинетам, чтобы доказать бесспорные истины. Естественно, что нас не могли бесконечно держать в гостинице и бесплатно кормить. Но надо же все делать по-человечески… Если нет жилья – нет прописки. Нет прописки – нет работы. Нет работы – не на что жить… Просто заколдованный круг.
Понятно, что мы оказались как бы между небом и землей, без определенного статуса. Но ведь какие-то очевидные вещи можно решить и без специального закона. Например, без прописки отказывались вклеивать новые фотографии в просроченные паспорта. И люди в возрасте 25 и 45 лет невольно оказались еще и бомжами.
Решение большинства проблем сдвинулось с места только тогда, когда вмешался председатель горисполкома П. Горбунов. Я сейчас готова идти куда угодно и где угодно голосовать за него двумя руками. Суховато, без эмоций и сантиментов он делал дело. У нас теперь есть все льготы, все справки. Можете спросить, что же здесь такого удивительного? По беженцам нет никаких законов, есть лишь постановление. А что такое постановление? Один чиновник его выполнит, другой – сошлется, что у него нет возможности. Павел Иванович не стал ссылаться на трудности.
Вообще – столько бед, столько горя приходится переносить нам даже теперь, потому что нет особого статуса беженца. Речь не только о бакинских армянах или ереванских азербайджанцах. Это и осетины, и турки-месхетинцы, и тысячи других. Они объединены одним – это совершенно бесправные люди. На Западе четко разрешена эта проблема: виноватая в бегстве и бедах людей сторона обязана выплатить им компенсацию до 25 тысяч долларов. А у нас часть семей до сих пор ждет мифическую компенсацию из Азербайджана, не имея возможности купить ни одеяла, ни теплой одежды, ни нормальных кроватей.
И все же, пройдя через горе и беды, и я, и многие другие беженцы не могут сказать, что азербайджанцы плохие, потому что нас выгнали с родины, а русские, например, хорошие, потому что приняли нас на своей земле… И среди тех, и среди других есть разные люди. В Баку армян часто спасали соседи-азербайджанцы. Таких фактов много. А спасавшие нас солдаты вообще не интересовались нашей национальностью, им было все равно, какого ребенка вывозить из-под обстрела: русского, армянского, украинского… Может быть, когда-нибудь мы сможем восстановить то, что утратили в межнациональных конфликтах? Лишь бы не было слишком поздно.
2 октября 1991
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.