Oct
2
Через мрак…
October 2, 1991 | Comments Off on Через мрак…
Когда началась война с фашистами, многие ребята в нашей округе, еще не успев даже и начального образования получить, бросили школу. Кто мог заставить их учиться? Отцы ушли на войну, а матерям было не до этого. Враг к Москве подходил. И с юга нажимал. Солидная часть земли нашей стонала под сапогом оккупантов. А потому и наша Тамбовщина жила в тревоге. Но я примеру сверстников не последовал – школу не оставил. Летом работал в колхозе, а осенью снова садился за парту. Учиться было нелегко. Классы почти не отапливались. За партами сидели в пальто, даже шапки не снимали. Чернила в чернильницах замерзали.
В 45-м окончил я семилетку и пошел в восьмой класс, в среднюю школу. Школа эта находилась в Ламках, бывшем районном центре. Там раньше и старшие братья мои учились. И вот теперь я туда направился, один-разъединственный из своего села Христофоровки. В сентябре отец с войны пришел, квартиру мне в Ламках подыскал. Привез туда два воза торфа и два мешка картошки, сказал, чтобы я хлеб зря не ел…
Однако первую четверть я ходил в школу из дому каждый день пешком. По одиннадцать километров отмерял в один конец. Рано утром уходил, к вечеру возвращался. И так двадцать два километра ежедневно. Приходил домой усталый, не до уроков было. Хотелось только есть и спать. Бывало, и какие только мысли в дороге не одолевали…
Мне еще и семи не было, когда я начал учебу (читать научила мать). А за год до войны выступал… на сцене: декламировал стихи и при этом руками фигуристо разводил, как взрослый, как артист. Однажды направили меня на смотр районной художественной самодеятельности. Нежданно-негаданно первое место завоевал. Послали на областной смотр, в Тамбов. По этому случаю отец, помню, купил мне матроску с галстуком, туфельки… Правда, они были для девочки, но кто там разберет, что на малыше. Из Тамбова я привез грамоту с золотыми буквами. Гордый от счастья, отец ходил по селу, показывал всем награду сына. Потом в «Тамбовской правде» статью напечатали о юных талантах. Вот и я туда, в эту обзорную статью, попал. И всего лишь за одно стихотворение В. Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо?» Учительница, Мария Степановна, меня «надрессировала».
На другой год подготовил для концерта три басни И. Крылова. Сам директор Христофоровской школы Владимир Петрович Мозжаров мною занялся. Вызвал в учительскую и спросил:
–Ты по-собачьи умеешь лаять?
–Как это?..– удивился я.– А зачем?
–Когда ты рассказываешь басню про слона, которого по улицам водили, там надо изобразить, как Моська бросается на него. «Откуда ни возьмись, навстречу Моська им…» После этих слов и надо изобразить лай…
Тут же попробовал – ничего не получилось. А вскоре «артиста» Владимир Петрович увидел в избе-читальне и подозвал ближе. Я испугался, подумал, отчитывать будет, что вечерами появляюсь здесь, но Мозжаров взял за руку и объявил всем присутствующим, что сейчас продекламирую басню Крылова… И я начал. Не знаю, что со мной произошло, но лай получился настоящий, собачий. Публика «умирала» от смеха.
Не успел я выступить на районном смотре – началась война. И все погрузилось во мрак…
После войны, когда учился в десятом, сценические способности мои снова были замечены учителями, и потому, видно, назначили руководителем драмкружка. Родители не видели моих выступлений на сцене, но учителя рассказывали им, как их сын влюблен в рассказы А. Чехова и исполняет роли, что заправский артист. И злоумышленника, и дьячка Вонмигласова, и генерала Булдеева… А товарищи его, Толька Громов, Петька Десятов, не отстают, вместе с ним выступают. Но родителям казалось, что «играть роли» – это удел детей, а взрослые должны работать, заниматься серьезными делами. Поэтому и их сыну, мол, надо думать о чем-то серьезном. Стал я думать о другом… Летчиком захотел стать. Но в училище не приняли – восемнадцати не было. Но об этом в другой раз.
Вернусь к прерванному ранее рассказу. В восьмой класс я пошел в немецком обмундировании, трофейном (отец привез и таким образом принарядил меня). Не знаю, что бы я одел, если бы не отец… Далее. Со второй четверти, когда выпал снег, отец, повторяю, устроил меня на квартиру. В одной комнате нас проживало шесть человек: хозяйка с детьми и я. Утром – картошка в мундире, в обед – суп «двухэтажный» (сверху вода, снизу мятая картошка) без приправы, на второе – картошка очищенная и… вода из колодца. В ужин – снова картошка, хлеб с примесями разными. Вся и радость… Ни радио, ни телевизоров – ничего тогда не было.
Мои товарищи по учебе из других сел – Толя и Володя Громовы, Галина Сутормина и Валентина Соломатина – не в лучших условиях жили. Когда я начал учиться в десятом, пришлось перейти на другую квартиру, оказавшуюся очень холодной. Комната была разделена фанерной перегородкой. По одну сторону находилась заготконтора, по другую – я вместе с хозяевами. Квартира постоянно наполнялась надоедливым шумом. Никакого спасу от него не было. Чтобы не окоченеть, в зимнее время не сбрасывал верхнюю одежду, а иногда даже ложился спать в пальто и в валенках… Наверное, поэтому и учеба шла трудно. До восьмого класса был отличником, а потом зарос в тройках. Были и двойки. Но десятилетку-таки окончил.
Помню, как-то в марте, пришел ко мне на квартиру родственник, Иван Емельянович Платицын, посмотрел на обстановку, покачал головой и забрал меня в свою девятиметровку. Отца вскоре в райсоюз перевели работать. Вместе с ним мы и жили в теплой комнате у Ивана Емельяновича. Спали на полу (вторая кровать не умещалась), по ночам иногда качали люльку – грудного ребенка хозяйского успокаивали. Но все это было даже как-то романтично…
Карточная система была уже отменена, и отец приносил на квартиру несколько буханок свежего ржаного хлеба. И если я раньше в неделю съедал буханку, то теперь такую же буханку – в один день. Учеба пошла в гору. Экзамены сдал хорошо, хотя в аттестате были сплошные «тройбоны » – годовая успеваемость сказалась.
Сразу же после войны в двух восьмых классах нашей школы обучалось пятьдесят человек. Десятилетку же закончили всего лишь двенадцать – шесть мальчишек, столько же девчонок. Девочки все пошли в учителя. Петька Десятов, Володька Громов и я стали авиаторами. Толька Громов, Мишка Загородников и Ленька Караваев – инженерами…
Прошло более сорока лет как мы, выпускники Ламской средней, разлетелись в разные стороны. Уже давно, а некоторых с самого выпуска, я не встречал, многих и адреса растерял. Остался только один адрес – Анатолия Громова. Он в Республике Молдова, по-моему, заместителем министра… Писал я ему и прошлый год, и в этом, но ответа почему-то не получил… Встречал после окончания вузов Валю Клепикову, Зинаиду Караваеву, Надю Красавину… Давно это было. Очень давно. Но память о них, этих замечательных ребятах и девчатах, которые теперь уже сами имеют взрослых внуков, никогда не изгладится.
А учителя! Я о них ничего не сказал. А ведь это они делали нас людьми добрыми, справедливыми, благородными.
Семен Кириллович Комаров… Мудрый был старикашка.
–Так… Шора Рыбина, подойди к доске,– с расстановкой произносил он, вытаскивая из кармана жестяную банку с нюхательным табаком.– Так… Нюра… вломимся в самую гущу логарифмов…
Сергей Михайлович Ламский… Два высших образования имел. Университет окончил в довоенной Германии. Он и физику изумительно знал, и химию… Всех учеников называл на «вы».
–Ну вот… Глебова Мария. Вы не могли бы мне рассказать, что такое магнетизм?– стеснительно произносил он, почему-то прикрывая огромной ладонью рот, украшенный золотыми зубами.
Владимир Иосифович Вайтулевич… Географ. Ходячая энциклопедия. А как изумительно рисовал! Дочь его, Людмила Владимировна, учила нас иностранному языку. Мы по-настоящему любили эту жизнерадостную, умную и трудолюбивую женщину.
Директором школы был тогда Неверов Алексей Алексеевич, литератор. Пришел с войны без руки. И сразу приступил к делу… В своей жизни я не встречал более гуманного и более человечного человека.
Надеюсь, мои воспоминания о школьных годах помогут нынешним ребятам в какой-то степени выработать правильные взгляды на жизнь.
В. ШЕПЕЛЕВ. Доцент.
2 октября 1991
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.