Sep
11
Тамбовский летописец. Часть 15
September 11, 2012 | Comments Off on Тамбовский летописец. Часть 15
Грозная Крымская эпоха прошла. Наступило светлое, многообещавшее царствование царя-освободителя и мученика. Вся Русская земля встрепенулась, очнулось от беспрерывной спячки и Тамбовское захолустье, и стала с тех пор Тамбовская земля, густонаселенная и плодородная, одною из самых живых сил нашей обширной империи. Край наш, полноправным членом принятый в великую русскую семью, с особенною признательностью должен чтить память императора Александра II-го…
К числу величайших эпох русской (следовательно и Тамбовской) исторической жизни, без сомнения, нужно отнести событие 19-го февраля 1861 года, слегка коснувшееся мелких интересов привилегированного меньшинства и могущественно воскресившее всенародную массу. Крестьянскою реформою положен краеугольный камень нашего народного развития. В свободе народа сказался неиссякаемый источник национальной, прогрессивной истории…
Накануне 19-го февраля многие Тамбовские пессимисты сомневались в благополучном исходе русской крестьянской реформы. К счастью, эти зловещие сомнения эгоистической толпы не оправдались.
Пред крестьянской реформой Тамбовская губерния, за исключением северных своих уездов, представляла самое глухое и широкое поприще для развития крепостного права, так как дворянского сословия и крепостного крестьянства было в ней в то время едва ли не более, чем в другой какой-нибудь губернии. Многие местные крепостники диким своим самосудом напоминали простому народу тяжкие времена Монгольского ига. К числу таких лиц нельзя не отнести известного князя и певца Ю.Н. Г-на. Пылкий, избалованный барскою обстановкой и вовсе не умевший сдерживать своих аристократических порывов, этот князь приказывал иногда давать своим провинившимся крестьянам по 1000 ударов и потом к избитым местам прикладывать шпанские мушки. А когда не хотелось ему развлекаться сечением своих крестьян, он ставил их в маленькую башню на крыше барского дома и держал там, несмотря ни на какую погоду, по несколько суток без пищи. Желая иной раз поглумиться над своими дворовыми, князь собственноручно мазал их дегтем или смолою. Мазал он стариков, не щадил также женщин и детей. Нередко приходила ему фантазия наказывать крестьян при более или менее торжественной обстановке. Так, однажды, он созвал к себе всех своих крепостных девушек и в их присутствии приказал сечь одну из них, а сам в это время играл на биллиарде. Сечение продолжалось целый час и результатом его было то, что изувеченную крестьянку немедленно после экзекуции приобщили. Кое-когда князь Г-н впадал в игривый тон и в таком случае позволял себе относительно крестьян самые бесцеремонные выходки. Например в таком роде. Крестьяне его, положим, только что возвратились с поля, с его барщины. Им, разумеется, отдохнуть бы следовало, а Г-н прикажет для потехи ударить в набат и вот все усталые труженики, по заведенному раз навсегда обычаю, принимаются без толку скакать по селу из конца в конец. Барин смотрит на все это и потешается, а в заключение потехи прикажет разобрать чью-нибудь крестьянскую избу. «По крайней мере, говаривал он при этом,— не даром скакали по селу, все-таки хоть немного похоже на пожар».
Нисколько не жалея своих крестьян, с которых он брал по 30 рублей оброку и в то же время отнимал у них землю, Г-н не щадил и женской стыдливости своих крепостных. Случалось, что он приказывал сгонять всех своих крестьянок в реку, при чем присутствовал и сам лично, а затем они в прародительском виде должны были бегать по селу.
Все это, что мы только что сказали о деятельности князя Г-на, практиковалось им так часто, что впоследствии на суде один свидетель показал следующее: «крестьяне Г-на самые несчастные и угнетенные существа, которые имеют имущества свои и самую жизнь ежедневно в опасности.»
Между прочим князь Г-н любил издеваться над своим приходским духовенством. Обедню он приказывал иногда начинать в первом часу и оканчивать не позже пятого. Это приказание тяжелое для сельского причта, издавалось главным образом с тою целью, чтобы сделать вред винному откупу, с которым Г-н был в ссоре. Однажды Г-н приехал откуда-то в свое имение и прямо подъехал к церкви, где в это время совершалось богослужение, вследствие чего священник не мог встретить князя. Тогда, рассерженный невниманием к своей особе, помещик живо вошел в алтарь, схватил священнодействующего иерея за бороду и привел его на паперть. «Вот где,— сказал он оторопевшему священнослужителю,— должен ты встретить меня.» В другой раз Г-н вздумал пошутить над приходским дьячком.
Дело было на Пасху. «На святую пришли мы,— рассказывал потом на суде сам пострадавший дьячок,— к нашему князю и после молебна велено нам было пить. У нашего барина такой был порядок: хочешь не хочешь, а пей. Мне сразу поднесли три стакана. Охмелел я. Тогда князь приказал отвести меня на круглые качели и качать. У меня и без того голова кружилась, а тут я стал совсем без памяти и уже не помню, как привезли меня домой.»
Даже посторонние люди боялись встречаться с грозным князем и со страхом проезжали чрез его владения. Оно и понятно: если какой-нибудь священник или мелкий купец встречался с надменным владельцем и, по рассеянности, не снимал перед ним шапки, то неизбежно получал за это розги. Вследствие этого проезжие нечиновные путешественники обыкновенно стороной объезжали Г-нское имение. «И сами животныя,— писал шефу жандармов некто Сычев, долгое время служивший у князя Г-на,— при встрече с Ю. Н-чемъ инстинктивно прятались куда попало.»
Княжеская необузданность выражалась также в следующем: проезжая чрез разные села и деревни, князь Г-н обыкновенно стрелял собак, которые осмеливались лаять на него. А однажды на почтовом тракте из Нижнедевицка в Тамбов он отрезал у почтовых лошадей хвосты и гривы. «Сам виноват,— приговаривал он при этом ямщику,— не проси с меня денег.»
Надменный князь не церемонился даже с лицами привилегированных сословий. Раз он пригласил к себе на обед офицера Аронова. Во время обеда гость чем-то не угодил своенравному хозяину и за это был подвергнут немедленному изгнанию прямо на улицу. То же самое сделал Г-н с одним дворянином Беккером, который вздумал по знакомству заметить ему о неприличии его поведения: напрасно де ты, князь, с своей крепостной девкой, разодетой в бархатный кафтан, пируешь на базарах на виду у всего народа…
Но странное дело, князь Г-н щадил и уважал тех людей, которые давали ему отпор. Однажды он встретил в поле священника Орлова и ударил его кнутом. Тогда удивленный и разобиженный о. Орлов несколько раз ударил своим пастырским жезлом самого князя и с этих пор вошел в княжескую милость.
Все эти отчасти только указанные нами подвиги Г-н проделывал в 40-х и 50-х годах. Главною ареною его деятельности был Усманский уезд.
Диких самодуров крепостного режима в нашей губернии было множество и, разумеется, их помещичьи выходки не могли быть благоприятными прецедентами спокойной крестьянской реформы. Некоторые помещики в сердцах обливали своих крепостных кипятком и потом выводили их на мороз. Иные засекали свою челядь до смерти. Были и такие, которые выделялись из толпы своих современников чрезвычайною грубостью семейных нравов и этим возбуждали против себя бессильное негодование общества разных сословий. То были самодуры особенного типа, не знавшие удержу именно в семейной сфере.
Вот что доселе рассказывают в Тамбовской губернии о дворянине К-рове, сыне знаменитого в свое время вотчинного тирана.
К-ров поссорился с своей женою чрез неделю после свадьбы. Эта первая ссора произошла за чайным столом. К-ров в припадке беспричинного гнева ударил кулаком по самовару и опрокинул его на жену. Через несколько дней после этого несчастная жена попала в новую беду: муж начал с ожесточением щипать ее и вывертывать ей руки и пальцы и с этого времени истязания пошли беспрерывно. Истязуя жену, муж запрещал ей кричать и она прятала голову в подушки, чтобы невольный крик не привлек посторонних свидетелей ее семейного горя и чтобы чрез это не подвергнуться ей еще более жестоким мучениям. С особенным озлоблением и цинизмом описываемый мною герой щипал те части женина тела, наименование которых, как говорится в прошении пострадавшей шефу жандармов, не допускается женскою стыдливостью. А иногда К-ров принимался душить подушками жену до тех пор, пока с ней не начинались судорожные припадки.
Однажды супруги ехали из деревни в Тамбов. Дело было ночью и на глухом тракте. В это время мужу пришла мысль пошутить с женою, он приказал ей выйти из экипажа, а кучеру велел ударить по лошадям. Крик маленького брата несчастной женщины и просьбы дворовых людей заставили рассвирепевшего мужа остановить лошадей, но когда усталая и перепуганная жена садилась в тарантас, то получила такой удар кулаком от своего супруга, что от боли вскрикнула. Надобно заметить, что в это время она была в последнем периоде беременности. По приезде в Тамбов со стороны К-рова пошли новые истязания. В сентябрь 1860 года он однажды возил жену по городу три часа и во все это время бил ее. Долго выносила свою злую долю ни в чем не повинная женщина, наконец и у нее терпения не стало. Раз она вырвалась от мужа и в одной сорочке побежала вон из дому. Но ее догнали и вернули в спальню. В это время с мужем сделалась рвота, в которую он и бросил вниз лицом свою жену. С течением времени К-ровские истязания стали принимать все более и более разнообразный характер. Зимою бедную женщину запирали в холодную комнату, легко одетую водили по двору и заставляли при всей дворне просить у барина прощения.
Описываемый мною герой не щадил и своего ребенка. Ночью он подносил к колыбели свечку и руками открывал у младенца глаза, вследствие чего с ним сделались припадки, от которых он скоро и умер. Когда ребенка отпевали, отец его в то время был в людской избе и развлекался голубями. А чрез несколько дней после этого он привел к убитой горем жене своего незаконнорожденного сына и заставил ее целовать его. К-рова повиновалась, но и за это подверглась побоям…
Впоследствии К-рова переселилась к своей матери и скоро умерла. Имение мужа ее взяли в опеку. Среди крепостных память о К-ровой сохранилась такая: «барыня у нас смирная и никто не слыхал от нее дурного слова».
При таких условиях началась в Тамбовской губернии крестьянская реформа. Можно было ожидать,что в ней произойдут беспорядки, которыми так пугали правительство крупного и мелкого ранга консерваторы, но все обошлось благополучно. В свое время получили силу крестьянские наделы, причем более сообразительные владельцы наделили своих бывших крепостных как можно меньше и как можно хуже. Были, однако, у нас и такие помещики, которые честно разделались с даровыми своими работниками и горячо стали за крестьянскую реформу…
Назад | Оглавление | Далее
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.