Sep
11
Тамбовский летописец. Часть 18
September 11, 2012 | Comments Off on Тамбовский летописец. Часть 18
Вслед за крестьянскою реформою благополучно прошли в нашем крае и другие великие реформы прошлого царствования. Дотоле глухая губерния разом стала в уровень с лучшими русскими провинциями. Дикое поле Тамбовское явилось одною из самых солидных экономических и нравственных сил Российской империи, получив это значение многочисленностью своего народонаселения, по преимуществу русского, и сравнительно широким развитием сельскохозяйственной промышленности. С особенною силой местная культура стала выражаться в развитии народных школ и в подъеме разных городских училищ. Как гражданин города Тамбова, пишущий эти строки с удовольствием отмечает тот знаменательный факт, что ни один город во всей империи не тратит столько общественных сумм на училищное дело, как Тамбов…
В конце 60-х годов в Тамбовской губернии, именно в городе Моршанске, произошел знаменитый скопческий процесс Платицына. Скопчество в первый раз с особенною силою обнаружилось в нашей губернии еще в 1812 году. В это время в Моршанске оскопились семейства купцов: Платицына, Попова, Кудинова и Загородного, за исключением жены последнего Екатерины, которая и донесла об этом происшествии губернатору Нилову. «Ради самого Бога и пречистой его матери,— писала она между прочим,— скройте имя доносчицы, да не останется в потомках нашего родства порочность на мне несчастной, и не оставьте предписать городскому голове иметь меня в своем покровительстве.» Впечатление от этого события было тем сильнее, что все оскопившиеся Моршанские купцы были люди богатые и не жалели денег на распространение своего, по их словам, голубиного учения. Но вероятно не одними деньгами вербовали они прозелитов в свою мрачную секту. Была в них странная и непонятная сила убеждения. Поэтому их рабски и добровольно слушались даже такие люди, которые ничего уже не могли ждать от жизни, например, колодник Моршанской тюрьмы, Михаил Иванов. Назад тому два месяца,— объяснял он Моршанскому суду,— вздумал я оскопить себя для прекращения плоти и вчера в полночь, когда все спали, найденным в канавке ножом сам себя порешил и отрезал ключи ада».
Деятельность Моршанских сектантов с особенною силой распространилась в Моршанском и Козловском уездах, преимущественно в селах: Стежках, Правых и Левых Ламках, Сосновке и Крюкове. Некоторые крестьяне, под влиянием скопческих наставников, целыми семьями уродовали себя царствия ради небесного, пользуясь при этом обыкновенными тупыми ножами. Так поступили однодворцы: Фатей, Прокофий, Сазон, Илья и Савостьян Ефремовы. После операции они сами же донесли на себя земскому суду. «И то мы сделали,— писали они,— к спасению душ наших простыми ножами.» Оскопив себя, фанатики тоже сделали с своими малыми детьми. Двое из них, Савостьян и Павел, сначала не давались операторам и отчаянно кричали, но отцы в поле на работе чем-то опоили их. Тогда они крепко заснули и проснулись уже невольными скопцами.
Дела о скопцах не возобновлялись администрацией до 30-х годов. Мирно люди Божьи совершали свои радения, наружно исполняли православные обряды, отличались трезвою и скромною жизнью, ласково принимали в домах своих православных священников, щедро расплачивались с чинами земской полиции и другими властями и вследствие строго организованной своей солидарности богатели.
В 1838 году началось дело купца Егора Иванова Платицына, известного богача и главного наставника всех Тамбовских скопцов. Пред судом явился 70-ти летний старик, увешанный медалями и на всю губернию прославленный щедрыми пожертвованиями и значительными частными благодеяниями. Платицына оправдали. Между тем улики против него были такого положительного свойства, что только прежние суды могли оставить их без внимания. К числу таких улик мы относим письмо Егора Платицына к его племяннику Максиму Кузьмину Платицыну, герою известного Моршанского процесса 1868 года.
«Поклонись от меня,— писал Егор Платицын,— комиссионеру Шеметову, да благодари его за хлопоты по делу Аристова. Хотя я по следствию и не доказан был, но ты сам знаешь: я с ним поддерживал нашу секту. А теперь меня тревожит уездный суд на счет вновь открытых скопцов-девок, которые живут в Моршанске у Кунавина. Все они оскоплены по нашему обряду, мною придуманному. Попроси освободить их от суда, иначе все мы пропали и нашей секты больше не будет в Морше».
В то же время Егор Платицын писал своему комиссионеру Шеметову: «назадъ тому год окастрачены девка Анисья, моя работница, Татьяна да Матрена. И я прошу васъ похлопочите за нихъ, когда дело будетъ у министра, а деньги возьмите у племянника, сколько вамъ будетъ нужно. Спасибо нашему стряпчему Григорию Васильевичу. Онъ меня и прочихъ освободилъ. Да смотри хлопочи — не жалей насъ».
Для формы сделали обыск в доме Егора Платицына. Нашлись и там серьезные улики, против скопческого начальника, а также и против некоторых чиновников, нагревавших руки около такой доходной статьи, как общество белых голубей. Так, в письменном ящике у Платицына оказалось письмо к нему Тамбовского купца Мандрыкина с следующею припискою: «чиновникъ Борисовъ велелъ тебе прислать 1000 рублей и ты это письмо скрой на огне».
В 1841 году Егор Иванов Платицын умер, передав свои капиталы и свое значение в скопчестве Максиму Кузьмичу Платицыну. И опять началась подпольная работа и снова появились массы прозелитов дикого учения. Сам Платицын более и более богател, украшался золотыми медалями и орденами, строил церкви, с гордостью носил приютский мундир, благодетельствовал чиновникам и втихомолку обделывал свои дела, не пренебрегая при случае и грубым насилием. Так дело шло до конца 1868 года. В это время некто чиновник Боголюбов после неоднократных доносов на Платицына и его скопческую пропаганду, добился наконец до знаменитого Платицынского процесса.
«С 1862 года,— писал Боголюбов,— начал я подавать прошения на высочайшее имя, но просьбы мои пропадали и все это было хлопоты Платицына. Сидел я по своему делу 11 месяцев в остроге и в это время Платицын оскоплял многих насильно и то делал он, не боясь судей и начальников по своему богатству».
24 декабря 1868 года в доме Максима Платицына сделан был обыск. Моршанский полицмейстер Тришатный и жандармский офицер Шкот подошли к Платицынским воротам в 8 часов вечера. Все 5 домов скопческого главы стояли на соборной площади, точно какие-нибудь редуты — мрачные и с заложенными кирпичем окнами. Только в одном деревянном флигеле, где жил сам Максим Платицын, слабо светился огонек. Следователи начали громко стучать в калитку и именем закона приказывали поскорее впустить их. Тогда за стенами началась усиленная беготня, темные фигуры зачем -то бегали по двору от дома к дому и от подвала к подвалу. Только в 10 часов государственная полиция могла проникнуть в апартаменты Платицына, который в это время лежал в постели и протестовал, по адресу своих нежданных гостей, во имя своего почетного гражданства, старости и медальных украшений. Старик-скопец, по-видимому, был застигнут следственною комиссиею врасплох и изображал из себя угнетенную невинность. Между тем правительственные планы известны были ему давно, так как предупредительно и своевременно его уведомили обо всем некоторые чиновники, которым эта измена служебному долгу была не безвыгодна. А Моршанский судебный следователь, получив телеграмму о произведении немедленного обыска в Платицынском доме, к удивлению всего города, сказался больным, хотя в здоровье его никто не сомневался. Правда, все эти Моршанские дельцы, по распоряжению губернатора, были удалены от мест; но легка для них была сытая их отставка и долго на своих лаврах старого чиновничьего режима почивали они, тихонько подсмеиваясь над официальною суровостью губернской администрации.
Окончательный обыск в доме Платицына сделан был в январе 1869 года. В это время нашли у него следующие подозрительные вещи: портрет Петра III с кружком над головой, как изображают это иконописцы на иконах, и с сияющими звездами. Над постелью Платицына нашли портреты Кондратия Селиванова и Александра Шилова. Тут же висела фотографическая карточка некоей Анны Сафоновны — Сосновской крестьянки, которую скопцы величали Богородицею. Скопческая Богородица изображена в виде простой деревенской женщины с платком на голове и груди и с цветком в руке.
Библиотека богатого Моршанского коммерсанта оказалась в самом скромном составе, именно в виде календаря за 1840 год, причем на полях книжки следователи прочитали такую подозрительную надпись Максима Платицына: «я дождусь трехъ государей и новаго словесника». А через несколько страниц его же рукою на полях написано: «мягкая постель оказалась подлеющею; кажется — теперь намъ конецъ. А впрочемъ Курская партия въ 104 человека опрошена и оставлена пока безъ преследования».
Стали после того опечатывать в кладовых сундуки с деньгами и, к общему удивлению, всего Платицынского капитала насчитали только 400,000 рублей. Куда же девались несомненно существовавшие скопческие миллионы — это и доселе неизвестно. Вероятнее всего, сам Платицын заблаговременно поместил их в верные руки своих единоверцев, из которых некоторые впоследствии вдруг и чрезвычайно разбогатели. По крайней мере в этом именно смысле высказывались многие свидетели по делу Платицына и тоже писали следователям неизвестные авторы в анонимных письмах. Наконец и доселе еще сохраняются у нас предания о том, как в домах некоторых Моршанских обывателей — скопцов в дровяных складах были находимы толстые пачки серий и кредитных билетов…
Всех подсудимых в Моршанском процессе оказалось 40 человек. Из этого числа 9 женщин разного возраста жили в Платицынском доме на полном содержании. Все эти фанатические женщины, как это подтвердила медицинская экспертиза, подвергнуты были полному оскоплению, т.е. порче грудей и половых органов, и составляли священную свиту скопческого наставника. Между тем сам Платицын, как человек осторожный и дальновидный, не был оскоплен и по-видимому был ревностным сыном православной церкви. Он аккуратно посещал церковные службы, 30 лет ежегодно исповедовался и приобщался и в царские дни, украшенный многочисленными медалями и орденом и приютским мундиром, стоял в соборе впереди народа, вместе с городскими властями, и благоговейно подходил ко кресту.
Самое тяжелое впечатление на следователей по Платицынскому делу произвело следующее открытие. Под домом Платицына нашли обширный и глухой подвал с массивною и железною дверью. Здесь производились вольные и невольные скопческие операции. По словам Боголюбова, давшего ход Платицынскому процессу,— крику из того подвала было не слыхать, а умиравших от неискусного резания хоронили тихонько по ночам тут же на дворе, или в подполье.
Максим Платицын упорно отказывался от всякого участия в скопческих радениях и ереси. «Откуда все улики явились,— говорил он,— не знаю. Женщин при себе держал я для домашней услуги, а что они были оскоплены — не знал я. Портреты скопцов Селиванова и Шилова и иные подобные вещи как очутились у меня, тоже не помню и не знаю».
Платицынское дело повели, вследствие решительных приказаний из Петербурга, с такою энергиею, что все скопческие капиталы оказались в этом случае бессильными. Сам Платицын лишен был отличий и всех прав и сослан на поселение в восточную Сибирь. Той же участи подверглись и главные помощники скопческого ересиарха.
В настоящее время Максима Платицына нет уже на свете. Капиталы его куда-то исчезли, но скопчество в Тамбовской губернии, по своему алчущей и жаждущей правды, не исчезло еще и ждет оно разумной и доброй христианской проповеди, да более нормальных условий нашей общественной жизни, чтобы сгинуть и таким образом очистить русскую религиозно-народную жизнь от самых мрачных и фанатических ее осложнений. Исчезнет с лица земли Тамбовской скопчество, пропадут может быть и иные местные многочисленные секты и явится бывшая наша глушь в возможном расцвете своей культуры…
Признаки этого желанного расцветания есть уже и теперь. В течение предпоследнего десятилетия наш край обогатился многими весьма полезными учебными заведениями, в которых так нуждалась, нуждается и долго еще будет нуждаться вся наша Русь. Таким образом просветительный свет быстро и широкою полосою стал проникать и в нашу дотоле темную сторону… И ждем мы от своих скромных по-видимому, но могущественных по существу училищных реформ новой эры нашей провинциальной жизни, потому что, по нашему глубокому убеждению, корень высшей культуры всякого народа заключается именно в развитии школы.
К сожалению, доселе наш край слишком беден в литературном отношении. На всем обширном пространстве Тамбовской губернии в настоящем 1883 году имеются только 3 мелких издания; между тем потребность в местных органах печати ощущается всеми весьма заметно и нельзя сказать, чтобы край наш в настоящее время не имел достаточно сил, способных к литературной работе… Но мы верим, что за развитием училищного дела естественно явится у нас и литература.
Здесь мы оканчиваем свою первую главу и переходим ко второй — о Тамбовской церкви.
Назад | Оглавление | Далее
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.