Sep
17
К истории Тамбовской Церкви. Часть 8
September 17, 2012 | Comments Off on К истории Тамбовской Церкви. Часть 8
В описываемое нами время между Тамбовскими священниками — сутягами особенное внимание обращал на себя некто о. Гавриил Товицкий, человек, бесспорно, весьма талантливый, но крайне неуживчивый. Всю жизнь свою он вел с своими товарищами беспрерывную канцелярскую войну и часто бывал без места, заводя поэтому поводу обширную переписку с своими епархиальными архиереями и св. синодом. 4-го февраля 1852 года о. Товицкий написал епископу Николаю такое прошение:
«Наконецъ я оставляю градъ Тамбовъ. Я возвращаюсь къ детям, ничего не принося имъ въ отраду, и увижу ихъ въ бедности и безпорядке. Поэтому понятно, въ какомъ расположении я оставляю городъ и иду (буквально) къ семейству. Преосвященный владыко! Твой жезлъ, обратившись ко мне железомъ, привелъ меня въ неутешное горе, но отъ твоей воли зависитъ обратить его ко мне концемъ позлащеннымъ. Буди убо милостивъ, яко и самъ от Бога помилованъ быти хощеши».
Служебные неудачи о. Товицкого происходили, между прочим, от его эксцентричности. Он вел с своими прихожанами по поводу треб официальную переписку, облачался по архиерейски среди церкви, служил с отверзтыми царскими вратами, требовал встречного колокольного звона и, вообще, приравнивал свой сан к епископскому, основываясь в этом случае на многочисленных цитатах из восточных и западных церковных писателей.
Однажды на его прошении о месте епископ Николай написал такую краткую резолюцию: отказать. Товицкий немедленно отвечал на это: «Ваше преосвященство отказали мне въ месте безъ показания причины. Изъ сего заключилъ я о желании вашемъ видеть меня лично. Такъ поступалъ некогда одинъ изъ верховныхъ апостоловъ, когда писалъ, что не хочетъ объясняться тростию и чернилами, желая видеться съ своими пасомыми и беседовалъ съ ними лично, чемъ выражалъ высокий опытъ своей къ нимъ любви!».
В это время Товицкий лишен был уже 6 приходов и просил себе 7-го места. Но епископ Николай опасался удовлетворить от просьбу. Тогда о. Гавриил снова написал ему:
«Вы меня гоните. Какъ же вы будете служить безъ примирения со мною? Вы будете служить въ умножение прегрешений, въ гневъ Божий, въ удаление Св. Духа, въ лишение царствия небеснаго: будете ясти и пити себе судъ, не разсуждая тела Господня, будете проливать его кровь не въ себя, а на себя и на чадъ своихъ, въ явное свидетельство принадлежности своей къ отряду распинателей Господнихъ. Дайте мне место, приютите мое семейство на время зимы, умирите меня, следовательно и себя».
После этого, беспокойного иерея хотели было посадить в сумасшедший дом. Однако, раздумали и дали Товицкому на бедность 10 рублей. Конечно, для семьи этого было мало и потому 24 октября 1852 года на имя преосвященного Николая поступила такая просьба:
«Покорнейше прошу ваше преосвященство данную мне сумму разделить такъ, чтобы ее достало на удовлетворение всехъ моихъ нуждъ. А нужды немалыя, ибо у меня въ семье родительница, вторично и вторая мать моихъ детей, дочь Раиса и сыновья: Иванъ Товицкий, Иванъ Сапега Товицкий, Яковъ Бубкинъ Товицкий и Иванъ Безрясный Товицкий».
Архиерей не отвечал. Но неугомонный корреспондент его продолжал свои приставанья.
«Нетъ,— писал он,— молчать вы не имеете права, напишите хоть какую-нибудь резолюцию, хоть то, что я недостоинъ ответа».
Чтобы отвязаться от назойливаго просителя, епископ Николай надписал на его прошении: «в консисторию». Это было 25 октября, а на следующий день Товицкий уже приготовил и подал архиерею свой ответ.
«Въ вашей резолюции,— писал он,— я вижу одно злое намерение поводить меня на уде, помять, посмеяться. Довольно, довольно, преосвященный владыко! Время приостановить резвость и призадуматься. Не самъ бо приял еси честь, отъ Господа Бога дана есть власть и сила и Онъ истяжетъ твой талантъ съ лихвою. Время обратить внимание на предметъ насмешекъ, ибо простирать свое терпение въ безпредельность онъ не можетъ. Карай меня, но не издевайся».
4-го ноября 1852 года о. Товицкому предложено было священническое место в селе Варнавине. В своем предложении по этому поводу консистории архиерей приписал: «а можетъ быть о. Гавриилъ не пойдетъ на это место?» И действительно, не пошел: приход де мал.
С течением времени полемика Товицкого становилась более и более смелою.
«Въ синодъ напишу и государю императору,— грозил он епископу Николаю,— дай мне место в соборе вместо иерея Василия, получившаго звание свое по ходатайству директора Трояновскаго».
В конце 50-х годов о. Гавриил Товицкий кончил свое священнослужительское поприще. Его лишили сана и он умер в совершенной бедности. Во время своей неудавшейся и горемычной жизни он был под судом 20 раз и почти столько же переменил приходов. Кляузные писания его могли бы составить целый своеобразный литературный сборник. Не раз просьбы его доходили до самого государя и, конечно, возвращались обратно. Тогда о. Товицкий подал прошение государыне на самого государя.
От оригинала — Товицкого я перехожу к другому оригиналу духовного ведомства. Это — иеромонах Иероним, бывший учитель и субинспектор Тамбовской духовной семинарии, память о котором еще и доселе сохраняется во всех закоулках Тамбовской епархии. Иероним оставил Тамбов сравнительно недавно, в июне 1854 года, а между тем семинарские подвиги его так и просятся в какую-нибудь хронику XVII столетия, характеризующую иезуитские нравственно-воспитательные принципы… Иезуитский характер иеромонаха Иеронима представляется нам тем более странным, что эта малоизвестная, но стоящая обширной известности, личность отличалась замечательно многосторонним образованием, выражавшемся особенно в языкознании. Иероним прекрасно владел классическими языками, французским языком, немецким и английским, что и в настоящее время составляет величайшую редкость в ученом сословии духовного ведомства.
Иероним родился в Польше, в окрестностях Ченстохова. Отец его, по фамилии Гепнер, ремеслом был сапожник, но какой он был нации, польской, немецкой или еврейской, это нам неизвестно, так как герой нашего очерка не любил говорить о своем происхождении. Молодой Гепнер блистательно окончил курс в Варшавской гимназии и затем поступил в число студентов Дерптского университета. В Дерпте случилась с ним какая-то темная история и он принужден был на время переселиться в Соловецкий монастырь. Невольное путешествие в Соловки произвело решительный переворот в судьбе Гепнера. Бывший Дерптский студент принял православие (прежде он был католиком) и, при помощи одного известного епископа, сделался слушателем 2-го курса Киевской духовной академии. В Киеве студент Гепнер превратился в иеромонаха Иеронима. Это было в начале 40-х годов. С этого времени начинаются служебные его похождения. Первые опыты педагогической деятельности о. Иеронима начинаются в Харькове. Там он не ужился с ректором архимандритом Агафангелом, впоследствии Волынским архиепископом, и затем последовательно служил в Тамбове, Астрахани, Кишиневе, Кишиневском Гербовецком монастыре, Нежине и Оренбурге. За несколько месяцев до смерти, последовавшей в конце 70-х годов, Иероним переведен был архимандритом в Лебедянский монастырь, но уже не успел воспользоваться новым служебным своим поприщем.
Наиболее определенно деятельность Иеронима проявилась в Тамбове. Прежде всего он поражал своих учеников отрицательным отношением к обрядам православной церкви. Один из этих учеников, со слов которого мы теперь пишем, однажды, по обязанности семинарского старшего был в квартире о. Иеронима. Это было во время какого-то праздника, кажется Троицы. Почтенный субинспектор пил чай и закусывал. Потом он пошел в церковь и отслужил обедню. Впоследствии некоторые семинаристы, вышедшие уже из семинарии, выражали о. Иерониму свое недоумение по поводу его крайнего религиозного либерализма, на что получили следующий ответ: «какие вы глупые! Разве вы не знаете, что тайная вечеря была уже после обеда»..
В конце 40-х и в начале 50-х годов в высших правительственных сферах шла речь о назначении духовенству жалованья. Как известно, против этого проекта явились сильные противники, в том числе и покойный Московский митрополит Филарет. Узнал об этом Иероним, бывший сторонником материального обеспечения духовенства, и с обычною ему бесцеремонностью говорил однажды приближенным ученикам своим следующее: «и чего это смотрят наши попы; сговорились бы они потихоньку, да вдруг во всех церквах и объявили бы народу: православные! такие-то и такие-то вельможи наши и архиереи — еретики».
В особенности иеромонах Иероним памятен бывшим Тамбовским семинаристам, как неутомимый, безжалостный и искусный гонитель всей семинарской молодежи. Несомненно, каждый открытый им проступок семинариста доставлял ему большое наслаждение, как сыщику по призванию. Иероним разъезжал иногда по семинарским квартирам в полночь и поздние, и если ворота квартир были заперты и на стук его долго не отворялись, то он, подобравши рясу, ловко перелезал через заборы. Цель этих внезапных посещений была та, чтобы проследить: нет ли у семинаристов водки и не пахнет ли у них где-нибудь табачным дымом. Ученики должны были дышать на него, после чего Иероним устремлялся в кухню, в сарай, в разные другие места и все нюхал, нюхал… Положим, кто-нибудь из учеников навлекал на себя подозрение в курении табаку. Тогда его исключали из семинарии, или же, в виде особенной милости, секли под звонком. Сечение производилось с особенною церемонией. Ученика били розгами, а сторож в это время медленно звонил в колокольчик. Все эти церемониальные сечения производились под непосредственным наблюдением самого Иеронима и доставляли ему видимое удовольствие. Узнал об этом епископ Николай, человек несомненно добрый и жалостливый по отношению к обездоленной бурсе, и приказал нашему инквизитору быть поснисходительнее к семинаристам. Тогда Иероним начал заставлять учеников подавать прошения в семинарское управление примерно следующего содержания: «не желая быть исключенным из семинарии и таким образом лишиться прав образования, покорнейше прошу отечески наказать меня». Разумеется, просители были удовлетворяемы немедленно и почти неумолкавший звон семинарского колокольчика снова возвещал всей бурсе о жертвах иеромонаха Иеронима.
От публичного сечения не были избавлены и старшие ученики семинарии, так наз. богословы. В 1853 году в Тамбовской семинарии в одном отделении этих учеников было 87 человек и из них только 7 богословов избежали отеческого наказания.
Иероним организовал из Тамбовских семинаристов целую шайку шпионов, доносивших ему о всех подробностях бурсацкой жизни. Положим, какой-нибудь богослов был именинник. Иероним, разумеется, знал об этом и посылал кого-нибудь из своих соглядатаев на именины. Гость просил угощения. Хозяин отказывал ему в этом за неимением денег. Но гость был человек лукавый, он вынимал из кармана несколько монет, данных ему Иеронимом, и тогда на столе именинника воздвигался полштоф водки с соответственною закускою. В это время неожиданно появлялся в семинарской квартире субинспектор Иероним и затем более или менее скоро начиналось для него великое торжество, т.е. исключение или сечение семинариста.
В прежние времена в Тамбовской семинарии часто бывали рекреации, т.е. майские праздники. Учеников увольняли от классов и предоставляли в их распоряжение архиерейский загородный сад. В сад везли потом всякую семинарскую еству и обильное угощение прерывалось разными играми в мяч и горелками. Сам Иероним входил в толпу семинаристов и пленял их простотою обращения. Между тем шпионы его не дремали. Они соблазняли старших семинаристов водкой и уводили их тайком в лес. Для многих это было секретом, но не для Иеронима… И так как майских рекреаций бывало иногда по 16, то жертв иеромонашеского шпионства набиралось немало.
Как мы сказали уже, Иероним был отличным сыщиком. Подтверждаем это следующим фактом. Однажды в семинарской церкви шла всенощная, во время которой один семинарист снял с себя шинель и положил на окно. По окончании богослужения Иероним этого самого семинариста остановил, так как шинель его оказалась мокрою, и пригласил в правление для сечения. «Во всю всенощную шел дождь,— говорил он,— а шинель у тебя мокрая,— стало быть ты уходил из церкви.» Ни в чем неповинный богослов обратился к защите самого ректора архимандрита Платона, который, к счастью, сам видел этого богослова в церкви и остановил сечение, но в то же время приказал Иерониму разыскать виновного, бравшего чужую шинель и уходившего в ней из церкви. «Наутро,— рассказывал пишущему эти очерки бывший владелец злополучной шинели,— я пришел к обедне и оказалось, что виновный давно был найден и уже чуть свет высечен».
Довольно оригинален был наш Иероним в отношениях к товарищам и к начальству. С первыми по-видимому он был приятелен, но обо всех их житейских погрешностях и слабостях с удовольствием пересказывал о. ректору. По отношение ко вторым Иероним являлся покорнейшим слугою и искусным льстецом.
В 1852 году Иероним был назначен ревизором в 1-е Тамбовское духовное училище. Ревизия его была самая строгая. Во время экзаменов он бил учеников по лицу и по голове, а иногда наматывал им на шеи четки и угрожал повешением. Понятно, все училище пришло в ужас от грозного ревизора, что и было единственною целью его ревизии. Ответы получались на экзаменах самые неудачные и в изобилии ставились в ученических списках единицы, приводившие в особенное уныние тех мальчиков, которые должны были перейти в семинарию. Всех этих неудачников Иероним призывал к себе и обещал им повысить их баллы, если только они с подробностями перескажут ему об образе жизни старших семинаристов. И конечно напуганная и малоразвитая молодежь покорно слушалась опытного искусителя и усердно наушничала. Таким образом полагались начала тому ябедничеству, которое до последнего времени в широких размерах практиковалось многими причтами Тамбовской епархии…
Самая наружность иеромонаха Иеронима производила неприятное впечатление. Это был человек среднего роста, с весьма крупными чертами лица, рыжебородый и косой. Когда он начинал говорить, то первое впечатление только усиливалось от его невнятной и гнусливой речи.
В домашнем быту Иероним отличался цинизмом, не стесняясь присутствием сослуживцев и посторонних гостей. По-видимому он находил особенное удовольствие в том, чтобы смеяться над приличиями общежития. Даже на службе, во время уроков, он издевался над своею наукою — церковной историей, потешая учеников разными соблазнительного содержания рассказами и рассуждениями. «Когда Иероним говорил о православной церкви и ее деятелях,— передавал мне один из бывших его слушателей,— то видно было, что перед нами рисуется своим либерализмом человек неверующий.»
Прощаясь с одним из своих любимцев-семинаристов, который уезжал в Казанскую духовную академию, иеромонах Иероним сказал ему в напутствие следующие характерные слова: «знаешь ли ты нашу братию-монахов? Конечно, не знаешь. Так знай же. Злее нас никого на свете нет. Мирской человек простит тебе обиду, а монах никогда.»
То, что мы написали сейчас об Иерониме, конечно, маленькая заметка. Цель ее написания заключается между прочим в том, чтобы вызвать на суд истории более обстоятельные сведения о бывшем Тамбовском педагоге-монахе, имевшем в свое время громадное ретроградное влияние на молодежь духовного ведомства, при чем это влияние проявлялось с самою бесцеремонною откровенностью и даже не маскировалось казенно-лицемерным фразерством новейших наших обскурантов.
Назад | Оглавление | Далее
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.