Sep
25
Тамбовские писцовые книги. Часть 2
September 25, 2012 | Comments Off on Тамбовские писцовые книги. Часть 2
О начале мира языческая Мордва думала так. Сперва не было земли, повсеместно разливалась вода. Однажды бог Вярдя-шкай плыл в лодке и плюнул в воду, от чего произошел злой дух в виде птицы. Заметив его, Вярдя-шкай предложил ему принять участие в сотворении земли и для этого послал его на дно моря за землею. Дьявол исполнил повеление Вярдя-шкая, но при этом скрыл у себя во рту частицу земли. Когда же на поверхности воды стала образовываться суша, то и у злого духа земля во рту стала увеличиваться, вследствие чего он сознался в своем проступке и выкинул изо рта покражу; от этого образовалась превысокая гора.
По сотворении мира бог заключил с злым духом условие, по которому живые люди должны были принадлежать богу, а мертвые — злому духу. Но так как по действию злого духа люди стали быстро умирать, то Вярдя-шкай вынужден был принять меры к искуплению рода человеческого. Для осуществления этого намерения Вярдя-шкая один из его слуг притворно покорился злому духу, вошел к нему в доверенность и похитил у него условие, заключенное с Вярдя-шкаем, которое хранилось на дне моря в одном камне.
Об истории первого человека Мордва тоже имела свои представления, именно такие:
Бог поместил первого человека, у которого кожа была твердая, роговая, в раю, а сам куда-то отправился, поручив охранение рая собаке, которая тогда еще не была покрыта шерстью и считалась чистым животным. В отсутствие Вярдя-шкая к райским воротам подошел злой дух, пообещал собаке покрыть ее шерстью и беспрепятственно вошел в рай и оплевал всего человека, кроме оконечностей пальцев на руках и ногах. Между тем в рай вернулся Вярдя-шкай, и как он ни старался очистить человеческое тело от дьявольской слюны, никак не мог этого сделать и принужден был снять с человека кожу и выворотить ее наизнанку. С тех пор человек стал извергать слюну, а собака сделалась нечистым животным.
О сотворении второстепенных богов Мордва думала так. Однажды Вярдя-шкай ударял один камень о другой и вследствие этого вылетали из камней разные боги. Увидел эту работу злой дух и сам стал делать тоже, только из его камней вылетали подобные же ему злые духи. Наконец Вярдя-шкай увидел это и произнес над работою злого духа заклятие. Тогда из камней, вместо злых духов, стали вылетать огненные искры.
Общественное богослужение совершалось у Мордвы в лесах. За несколько дней до него жители Мордовских сел варили пиво, жарили мясо, пекли пироги и все это в определенное время приносили в священный лес. Когда все являлись на место, почтеннейший из них взлезал на вершину какого-нибудь высокого дерева, а остальные, став на колени, молились ему такими словами: «Вярдя-шкай атя! тук тейнек шумбра параши, т.е. Всевышний Боже! дай нам доброе здоровье» . Тогда сидевший на дереве громогласно отвечал: «дам, дам». Потом молившиеся просили у Вярдя-шкая урожая хлеба, многочисленного и крепкого скота и других сельско-хозяйственных благ и на все молитвы получали сверху тот же ответ: «дам, дам». По окончании молитвы начинался всеобщий пир.
Из языческих Мордовских праздников в настоящее время известны только два. Один в честь полевых богов, другой в честь домовых богов. Первый праздник происходил в поле и состоял главным образом во всеобщем пировании с песнями и плясками, причем кости, оставшиеся от трапезы, бросались в реки. В реке Чиуше, протекающей у села Покровских Селищ, Спасского уезда, и теперь указывают место, куда бросали жертвенные кости, чтобы предохранить их от съедения домашними животными.
Место это называется: Пакарнь-Тамба-костяной омут. Кроме того, во время полевого праздника среди пировавших лежала высокая коврига с зажженною на ней свечей… В ковригу усердные богомольцы клали серебряные копейки, а по окончании пиршества поручали ее для сохранения до следующего года какому-нибудь почтенному человеку. Об этой ковриге есть такое предание. Когда Мордва приняла христианство, в нынешний Спасский уезд приехал по поручению правительства какой-то чиновник, по имени Алексей Тимофеевич, и взял себе ковригу, польстившись на хранившиеся в ней серебряные деньги. Это крайне возмутило Мордву, еще чтившую по старой памяти бывшие языческие святыни, и она приготовилась разделаться с Алексеем Тимофеевичем по-своему. Но тот и сам уже образумился, потому что его постигли разные несчастья. Он возвратил ковригу Мордве и подарил серебряную ризу на образ в церковь села Покровских Селищ. Риза эта будто бы до сих пор цела.
Обряды в честь домового бога совершались Мордвою уже без особенной торжественности и каждым семейством на своем дворе. В этом случае, сперва было моление, а потом на ночь старики клали на столбах маленькие хлебы и ежели на утро хлебов не оказывалось на месте, то это считалось добрым предзнаменованием. Значит, домовый бог принимал жертву.
Замечательно, что Мордва, еще в период язычества, почитала за праздники дни Св. Николая и ради этого еще до рассвета напивалась и наедалась.
При родинах особых обрядов у языческой Мордвы не было. Имя новорожденному давала повивальная бабка. Если отец новорожденного во время родов был в лесу, то давалось имя, выражавшее какую-нибудь принадлежность леса. А если отец был в поле, то новорожденного нарекали названием того хлеба, который сеял или косил отец, или — того урочища, где он работал.
Свадебные обряды, по преданию, совершались у Мордвы следующим образом. Отец жениха высматривал невесту и если она ему нравилась, то он брал хлеб с медом, верхом подъезжал к ее дому, бросал хлеб через забор на двор и при том старался, чтобы его заметили, а затем скакал домой. Отец же невесты или братья ее немедленно отправлялись за ним в погоню и если не желали породниться с ним, то догоняли его и возвращали ему хлеб с медом ; в противном случай погоню делали только для виду, а по возвращении с погони созывали родных и соседей и ели с ними подброшенный хлеб.
Самый обряд брака совершался какою-нибудь пожилою женщиною, которая брала у жениха шапку, а у невесты ленту, тем и другим водила несколько раз над их головами и потом надевала на невесту шапку, а на жениха ленту. Тем и кончалось бракосочетание. Из старинных Мордовских песен видно, что Мордва часто женила своих сыновей, когда они были еще в колыбели. Девушки же почти всегда вступали в замужество около 30-летнего возраста и воспитывали мужей своих вместо детей. Близкое родство при этом нисколько не служило препятствием. Из одной Мордовской песни видно, что вдовы должны были выходить замуж за братьев умерших своих мужей, а вдовцы — жениться на своих свояченицах.
Касательно Мордовских погребальных обрядов известно только то, что Мордва с умершими клала в могилу все их любимые вещи и рабочие инструменты. А с детьми клали в могилу их игрушки и те сосуды, из которых принимали они пищу. На это между прочим указывают случайные раскопки старинных Мордовских кладбищ.
Мордва совершала также поминовение своих умерших. С этою целью родственники шли на могилы, привязывали около них быков или баранов, молились и затем резали животных и пировали. Пир этот чаще всего происходил ночью, потому что Мордва думала, что покойники именно ночью могут приходить к своим родным.
В настоящее время Мордва имеет самые странные понятия о приличии. Молодая Мордовка ни за что не покажется свекру или другому какому-нибудь пожилому своему родственнику босая и без головного покрывала.
В этих видах Мордовки даже спят в обуви, в лаптях, или же в больших сапогах с напуском. Между супругами эти приличия доходят даже до того, что они никогда не называют друг друга по имени, а вместо того употребляют местоимения, или же прилагательные, означающие какие-нибудь недостатки того или другой, например рябой, хромой; косая, кривобокая… В течение нескольких первых лет после брака молодые стыдятся разговаривать между собою при посторонних людях о чем бы то ни было.
Браки у Мордвы совершаются без всякого предварительного согласия жениха и невесты. В данном случае все зависит решительно от воли родителя. До венчания и во время венчания жених даже не может видеть лица невесты, закрытого белым платком.
Когда жених приезжает с поезжанами за невестою в дом отца ее и входит в избу, где она сидит за столом совсем уже снаряженная, то принужден бывает выслушивать от будущей своей жены следующие приветствия: «не в дом отца моего взошел бы ты, вышний бог прокляни тебя, а на острый нож пошел бы ты.» Когда жених садится около невесты, она продолжает: «не на лавку отца моего присел бы ты, а между досками в гробе растянулся бы ты.» С подобными же словами невеста обращается и к своим подругам, которые убирают ей волосы. Наконец она проклинает и себя за то, что идет замуж. После этого жених насильно берет ее за руки, между тем как невеста изо всех сил отбивается от него, и тащит ее к выходу, причем молодая в дверях упирается руками и ногами в дверные косяки. На другой день свадьбы молодых ведут к колодцу и при этом молодая бросает в воду какую-нибудь монету, а затем они наливают ушат водою и несут домой. Гости же вырывают у них этот ушат и водою из него поливают друг друга. Затем молодой дают новое имя. Этих имен только пять: Мази, Вяжи, Тязи, Павай и Тяти. Первое имя означает: красивая, остальные не имеют определенного смысла. Новое имя дает молодой какой-нибудь мальчик, чаще всего родственник молодого, и при этом ударяет ее по лбу три раза небольшой ковригой хлеба. И как только молодая получит новое имя, прежнее ее христианское имя в семье уже не употребляется.
В заключение скажем несколько слов о Мордовском языке. Мордовский язык в лексическом отношении самый бедный и в настоящее время видимо исчезает. Некоторые Мордовские села, например: Леплейка, Вечуткино и Кельгенино, на наших глазах подвергаются русской ассимиляции и уже не далеко, по-видимому, то время, когда вся Мордва окончательно сольется с массою русского народа, как это уже сделалось с Тамбовской Мещерой. В Мордовском языке имена существительные не различаются по родам, а глаголы имеют пять наклонений: неопределенное, изъявительное, повелительное, желательное и уступительное. Чистого Мордовского языка в настоящее время уже нет. Речь Мордовская часто перемешивается с русскими словами, как это видно из следующих слов одной Мордовской песни:
«Вандыни Ушмань Байкась порашась,
Седландазе серый-бурый аламанц
Сергя-дизнь вислоухий-борзый нзан…»
Хотя эта песня вовсе не отличается ритмическими совершенствами, тем не менее мы приводим ее в буквальном переводе, так как она не лишена исторического интереса и указывает нам на былые факты горемычной Мордовской жизни.
—И сегодня Байка Ушмань на охоту,
И завтра Байка Ушмань на охоту.
Оседлал он серо-бурого коня
И позвал вислоухих псов своих.
Задумал Байка ехать в Ногайское поле,
И загнал он там белого зайца.
И поймал его старый Ногаец.
Заставили Байку дитя качать.
Баюшки-баю, Ногайское дитя,
Ногайское, проклятое…
—Зачем, Мордовский сын, ругаешься?
Отвечал Мордвин: вы взяли в полон сестру мою,
Словили потом и меня самого.
—Скажи мне, Мордовский сын, откуда ты?
Так спросила его жена Ногайцева,—
—Большого села, села Ачадова.
—Из Ачадова чей ты сын ?
—А сын я Ушмая старика.
—Сама я, братец, сама я, матушка,
—Ушмая старика дочка.
—Не тужи, не печалься,
—Старик Ногаец отпустил тебя.
—Убежим, сестра, уйдем, моя матушка!
—Не пойду я, братец мой,
—Сыновей своих не покину я… *)
Здесь мы оканчиваем свои сообщения о Тамбовской Мордве и возвращаемся к Тамбовским писцовым книгам.
*) Песня эта, а равно и все сведения о Мордве, заимствованы нами из рукописей Бориса Алексеева Мурзаева, родом Мордвина, который был волостным старшиною в селе Зарубкине, Спасского уезда. Это был человек замечательно начитанный и умный. За составление записки о Мордве он получил звание члена-корреспондента императорского географического общества.
Назад | Оглавление | Далее
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.