Oct
10
Нравственно-бытовые черты Тамбовского края. Часть 2
October 10, 2012 | Comments Off on Нравственно-бытовые черты Тамбовского края. Часть 2
Как поступали служилые Тамбовские дворяне с подчиненными им сельскими жителями, это очень ясно видно из письма Кадомского секретаря Карева к крестьянскому старосте Мирону Курмашову. Вот это письмо:
«Я къ тебе писал передъ темъ, чтобы ты, плутъ и мошенникъ, выслалъ сюда въ Кадомъ солдата Пайкова. Да онъ уже здесь хотя подушные деньги платилъ, но отсюда, не взявъ квитанции, бежалъ. И для того къ тебе еще пишу, чтобы ты непременно его выслалъ сюда еще съ подушными деньгами, ибо ежели челобитную солдатъ подастъ, то я уверяю васъ всехъ, будетъ она ему больше 200 рублей стоить».
Солдат, привозивший в Кадом подушные деньги, которые очутились в кармане у секретаря Карева, действительно подал в суд челобитную с жалобою на то, что секретарь требует с майора двойной подушной подати, но за такую дерзость попал под арест, а ловкий секретарь ухитрился выйти из-под следствия совершенно оправданным.
Надобно однако заметить, что все эти приведенные нами факты были невинными шалостями в сравнении с дикими выходками знаменитых Тамбовских самодуров К-рова и К-чинского, печально прославивших нашу северную Татарско-Мордовскую сторону.
Имя К-рова, ознаменованное крайнею жестокостью к крепостным и самым необузданным цинизмом в разврате, и доныне слишком памятно всем жителям Тамбовской губернии, несмотря на то, что в этом крае крепостнические злоупотребления практиковались в самых широких размерах и следовательно более или менее примелькались всем и каждому.
В имении у К-рова заведены были самые строгие порядки. В случае малейшей неисправности крестьян наказание производилось немедленно. Давали по 400 ударов кнутом, так что наказанные лежали больными месяца по три и более. Одного крестьянина К-ров высек в течении великого поста 16 раз, каждый раз по 100 ударов. Бывало и так, что наказанные уже не вставали с места и трупы их без всякой огласки были препровождаемы на кладбища. Такой участи чаще всего подвергались дети. Как человек с чрезвычайно жестокою натурою, К-ров, наказывая, любил издеваться над своими жертвами. Так, у одной девочки после сечения он сжег на голове волосы, а у другой обезобразил лицо зажженной свечкой. У оброчных крестьян К-ров обыкновенно отнимал имущество и переводил их в дворовые.
При таком порядке вещей не удивительно, что многие К-ровские крестьяне охотно шли в солдаты, или же куда глаза глядят, рискуя попасть из огня в полымя. Вообще, К-ров был настоящим пугалом для своих крестьян. С приездом его в какую-нибудь деревню,— а их у него было много,— на всех деревенских жителей нападал панический ужас: женщины и дети бежали тогда куда попало — в конопли, во ржи, а зимою к гумнам и в овраги.
Кроме того, К-ров весьма неумеренно пользовался своими правами над крепостными женщинами и девушками, даже малолетними, от 7 и 8 лет. За несогласие бил кнутом, розгами и брил головы. Затем все-таки добивался своей цели и непослушных отдавал впоследствии замуж нарочно за самых безобразных мужиков. Замечательно, что К-ров пользовался иногда правом primae noctis в присутствии своей жены, и госпожа К-рова не только не возмущалась этими зрелищами, но как будто сочувствовала им, вероятно — из принципа помещичьей власти. По крайней мере известно, что некоторых малолетних девочек она сама приводила к мужу и в случае их сопротивления помогала ему…
В 1844 году К-ров приехал в одно из своих имений Темниковского уезда и потребовал к себе старостиху Акулину Папкову. Старостихе отдан был приказ собрать к барину молодых баб и девок. Те долго не являлись. Тогда К-ров, в наказание за нераспорядительность, подверг публичному позору на улице 70-летнюю Акулину Папкову… Обиженная пожаловалась губернатору, а помещик за это отдал в солдаты ее единственного сына.
Подвиги К-рова дошли до сведения высшего правительства и в 1845 году над ним назначено было следствие. В его резиденцию отправился губернаторский чиновник Сумароков и жандармский офицер Телегин. Следователи, имея в виду очевидные улики против К-рова, подвергли его строгому заключению. Днем держали его под караулом в кабинете, а ночью в спальне. По-видимому К-рову приходилось плохо и уже между его крестьянами распространился слух, что барина непременно засудят и что он пытается отравиться. Сам К-ров увидел, что с ним не шутят и, как очень богатый человек. стал подкупать следователей. Следователи оказались однако честными людьми и не польстились на богатые взятки. Тогда К-ров стал писать на них жалобы губернатору и шефу жандармов. Следователей переменили. На место Сумарокова и Телегина прибыли полковник Ходнев и советник Попов. Но и второе следствие произведено было не в пользу К-рова. К прежним обвинениям присоединено было еще одно, именно: будто бы К-ров судил своих крестьян за уголовные преступления сам, как независимый владетель.
Когда о действиях К-рова стали рассуждать в дворянском депутатском собрании, то он обратился к нему письменно со следующим патетическим заявлением: «настоящия обвинения противъ меня представляютъ случай небывалый, ибо безпорочный дворянинъ, доживший почти до 60 летъ, обвиняется въ нарушении будто бы права, предоставленного ему верховною властию. Не страдаетъ ли отъ этого незапятнанная честь моя? И где же у следователей моихъ страхъ Божий?»
Между тем этот Елатомский барон, прикинувшийся таким невинным страдальцем, тысячу раз заслуживал самого строгого уголовного суда. Он, например, приказывал своим крепостным женщинам кормить грудями щенят и неистовствовал в своем крепостном районе. «Какъ безчеловечный бичъ,— жаловались на него графу Орлову,— какъ тиранъ и пугачъ, К-ровъ приводилъ въ ужасъ даже стороннихъ крестьянъ, кои называютъ его фармазономъ, ибо онъ никогда въ церковь не ходилъ, Богу не молился, не говелъ и св. таинъ не приобщался. Только онъ богачъ необыкновенный и местное начальство судить его не можетъ. Летъ 10 тому назадъ К-ровъ засекъ одного мальчика до смерти и ему за это ничего не было. Онъ же лишил девства 11-летнюю Татьяну и 9-летнюю Прасковью и за это ему ничего не было. Сама барыня своеручно розгами и кнутомъ сечетъ людей нещадно и тоже никто ей слова не скажетъ. А сечетъ она истинно безъ всякой жалости: крестьянина Владимира Румянцева не устыдясь сама секла; женщину Авдотью Сергееву, нагую и беременную, повела въ баню и тамъ долго издевалась над ней, три пучка розогъ переменила и головой объ стену била. Въ 1845 году у насъ въ имении на первый день пасхи шла обедня и К-ров въ это время секъ кнутомъ своихъ дворовыхъ, щипалъ ихъ и палилъ имъ волосы лучиною».
Эта жалоба предъявлена была подсудимому, но он упорно уверял следователей в своей невинности и в испорченности своих крестьян. «Крестьяне мои,— объяснялся он,— самые развращенные и все лгутъ».
По какому же поводу происходили все эти дикие оргии самодурства и за что страдали крестьяне? Ответ на это представляет разбираемое нами следственное дело. «За каждые малости били насъ,— показывали крестьяне жандармскому полковнику Ходневу,— къ намъ придирались и винили насъ за то, что не такъ подали, не такъ вошли, не такъ потрафили.
Скотина была худа, за это скотников секли. Скотина потолстела — и за это секли. Баринъ былъ не въ духе, онъ секъ съ досады; баринъ былъ веселъ — для потехи дралъ».
Следующая жалоба всего лучше иллюстрирует прежние крепостные порядки. Крестьянин Яков Графов вот что объяснял следователям: «дочь Анну отымалъ у меня баринъ, а я не далъ и за это меня съ хозяйкою секли, дали ударовъ по 100. И отъ того сечения были у насъ рубцы въ указательный палецъ и не заживали 4 недели».
Особенною неутомимостью К-ров отличался, как мы сказали уже, в преследовании малолетних девочек. Одну из них за известное упорство он привязал в скотной избе к кровати, потом посадил в погребицу, откуда она ушла чрез худую крышу в поле и спряталась в горохе. Там-то и нашел ее барин, высек розгами, остриг и изнасиловал. В это время отец девочки, Хмурый, стоял неподалеку и перестал работать. Увидела это барыня, всегда покровительствовавшая проделкам своего мужа, и начала злополучного старика таскать за волосы. После этого поруганная девочка сбежала со двора и скрылась неизвестно куда, за что старика-отца снова позвали к барину…
Иногда К-ров впадал в игривый тон, когда собирался кого-нибудь сечь.
—Карпуша,— ласково приказывал он своему человеку,— сними с гвоздика собачий кнутик.
Кнутик, т.е. сыромятный охотничий кнут с узлами, снимали и начиналась варварская расправа…
Следствием обнаружено, что в имениях К-рова не было ни одного небитого и несеченного крестьянина. За все про все отдувалась терпеливая мужицкая спина. Не было также у К-рова ни одной крепостной девушки, непоруганной.
Следователи вызвали из Елатьмы врача Туберовского и поручили ему освидетельствовать К-ровских крестьян. Врач успел пересмотреть только 27 человек и больше уже не смотрел, так как дело было ясно. Все эти 27 человек имели на себе глубокие рубцы и синебагровые знаки.
Тогда о К-рове сделали в Елатомском уезде повальный обыск. К удивлению, большинство Елатомских дворян дало о подсудимом такой отзыв: «К-ров истинно благородный человек и о жестокостях его мы не слышали».
Иные к этому прибавляли: «К-ров истинный христианин и исполняет все христианские обряды».
А уездный предводитель Карачинский написал губернатору, что между крестьянами уезда, по поводу известного следствия, стали ходить слухи о вольности. «Весь уездъ,— заявлял он,— встревоженъ по случаю бедствий господина К-рова.»
Только немногие дворяне показывали правду. Один из них, Стокасимов, говорил: «ничего хорошаго и приличнаго званию дворянина я въ К-рове не виделъ, у литургии не видалъ его ни разу, а живемъ мы съ нимъ въ одномъ селе. Жестокость супруговъ К-ровыхъ не сообразна съ правами помещиковъ и не имеетъ границъ; вопли и крики въ ихъ доме раздаются постоянно. Въ дополнение ко всему этому прибавлю, что многие К-ровские крестьяне ходили и ходятъ по миру, такъ какъ мучимы были барщиною въ воскресные дни и въ праздники».
Местные полицейские чиновники, очевидно кем следует задаренные, тоже всячески препятствовали следователям, уклоняясь от следствия и отговариваясь важными служебными делами.
При таких условиях К-ров приободрился и стал писать высшим властям смелее, указывая им на свою посрамленную дворянскую честь. «Безъ власти моей,— писал он Тамбовскому губернатору Булгакову,— въ именияхъ моихъ пошли безпорядки: земля осталась не вспаханною, дворовые люди предались буйству и драке, женский полъ — распутству, чего прежде не было, и оброки не собраны». Словом, по мнению К-рова, всякое вмешательство представителей закона в действия помещиков, каковы бы они ни были, представлялось уже нарушением государственных основ и народного спокойствия… И странно, все эти соединенные усилия, направленные к ограждению К-рова от законной кары, увенчались полным успехом. Правда, подсудимого вызвали в Тамбов под надзор полиции, имение его несколько времени было в опеке, но… тем дело и кончилось.
Назад | Оглавление | Далее
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.