Oct
10
Нравственно-бытовые черты Тамбовского края. Часть 7
October 10, 2012 | Comments Off on Нравственно-бытовые черты Тамбовского края. Часть 7
Нечистые на руку Тамбовские служилые люди умели проявлять самое необузданное самоуправство. Из бесчисленного множества примеров приведем следующие.
В 1776 году полковник и Тамбовский воевода Г.А. Сухотин собрал из своей дворни и из крестьян толпу в 60 человек и с этим отрядом двинулся на село Девятовку, где разграбил дом помещицы Богдановой, а всех крестьян взял в плен и торжественно водворил их в Тамбов.
В городе Кирсанове в 1802 году был не менее замечательный случай административного самодурства. Местный городничий Таиров узнал однажды, что у купца Федюкина гости. Уездному юпитеру не понравилось это обывательское пирование без его участия и вот он собрал инвалидных солдат и 40 человек пленных Турок и с этою толпою оцепил купеческий дом. Все гости Федюкина объявлены были арестованными и препровождены в полицию, в том числе священник Алексеев. В это время Таиров был пьян и ехал по городу без сюртука, в одном жилете.
«Поведение городничаго,— жаловался по этому поводу Кирсановский протоиерей Трескин,— по его жестокости тягостно и ужасно».
Таиров был смещен. Его должность получил некто Кутуков, но и этот был не лучше своего предшественника. В 1811 году он приехал в село Никольское к однодворцу Свиридову, разломал его сундук и взял оттуда деньги. Кроме того Кутуков свел со двора Свиридова лошадь. Все это он делал под предлогом полицейского осмотра: нет ли у Свиридова беглых.
Немного ранее описываемого времени Спасским капитан-исправником был секунд-майор Рогожин — гроза и бич крестьянства. Крестьяне должны были платить в казну по рублю, а Рогожин собирал с них по 10 рублей. 21 июня 1787 года исправник приехал в село Боковой Майдан. Остановившись в лучшей сельской избе, он потребовал к себе голову Бондарева и спросил у него обычную дань. Тот на этот раз оказался неисправным плательщиком. Тогда Рогожин привязал его к сохе и собственноручно бил по лицу, а затем связанного водил по селу. Вели Бондарева не просто, а за волосы, и при том два солдата били его палками. Измученного и избитого голову после этой экзекуции доставили в квартиру Рогожина, на двор, где расходившийся капитан-исправник производил суд и расправу над сотским Логиновым и отставным солдатом Васильевым. Оба они привязаны были к столбам, возле которых чернели для чего-то вырытые ямы. К столбу же привязали и Бондарева. Все трое были в одних рубашках. По знаку исправника, к ним подошли солдаты и стали медленно сверху поливать холодной водою, что продолжалось до тех пор, пока пациенты не впали в беспамятство. Когда они очнулись, их повели за село и начали сечь. Но они уже не кричали: кровь шла у них из ртов и ушей… А Рогожин в это время грозно покрикивал на них и приговаривал: «от рук моих и в гроб пойдете».
В начале текущего столетия в Моршанске проживал некто Федюхин, копиист, получавший жалованья по 50 копеек в месяц. Замеченный начальством, он попал наконец в земские заседатели и в этой скромной должности сумел под старость составить себе значительное состояние. В 1830 году губернское начальство потребовало от Моршанских полицейских властей статистических сведений о разных статьях местного сельско-хозяйственного производства, между прочим, и о пчеловодстве. Для собирания этих сведений был командирован в уезд Федюхин. Вот тут-то он и нажился. Приезжает он, например, к какому-нибудь пасечнику на пчельник. Разумеется, ему хотелось в этом случае сорвать и он это делал так. Обращаясь к пасечнику, он грозно приказывал ему выгонять из ульев пчел, но так, чтобы они вылетали постепенно и непременно по одной. А сам вынимал записную книжку, карандаш и готовился записывать. Конечно, хозяин пчельника не мог исполнить такого требования Федюхина и, чтобы развязаться с ним, давал ему взятку. А Федюхин, записавши в книжку что ему хотелось или что говорил ему пасечник, отправлялся далее, в следующие пасеки, чтобы собирать новые статистические материалы.
Когда этот Федюхин ездил на мертвые тела, то обыкновенно входил в сделку с врачом и брал взятки вот за что. Мертвое тело он приказывал нести в избу к какому-нибудь богатому крестьянину, и когда тот откупался от этой неприятной истории, Федюхин поочередно точно также перебирал остальных зажиточных крестьян. Когда же оканчивалось анатомирование тела, он обращался к понятым с приказанием зашивать это тело и опять собирал жатву.
Состарившись, Федюхин, по примеру многих старых грешников, вдался в ханжество. Часто ходил он в церковь и благотворил ей довольно значительными приношениями. Федюхин легко и скоро помирился с своею совестью и до того возмечтал о своей праведности, что стал готовить себе гробницу в своей приходской церкви. Видно, слишком высоко ценил он рубли: для них он всю жизнь кривил душою, или же думал купить милость у самого Бога, меряя небесное правосудие на свой аршин.
В конце царствования императора Павла в нашей губернии особенно увеличился класс чиновников-ябедников. Деятельность их стала общественным злом, от которого терпели и правительственные места и частные лица.
Вот что писал об этих чиновниках генерал-прокурору Обольянинову Тамбовский губернатор Бахметев (19 июня 1800 года):
«Отставные приказные служители, составляя собою довольное число, занимаются только праздностию, которая естественнымъ следствиемъ своимъ производитъ то, что они подущаютъ всехъ на просьбы, несоответственныя ни справедливости, ни закону, ниже порядку. Неограничиваясь писаниемъ просьбъ въ здешния места, они подвигаютъ техъ, кои ими руководствуются, на посылание подобныхъ въ С.-Петербургъ и тем составляютъ одну ябеду. Сии же люди, кои находятся въ Тамбове, темъ несноснее, что они поведения нехорошаго и не имеютъ уже способности къ статской службе».
Очевидно, Бахметев расчитывал на какие-нибудь чрезвычайные меры против Тамбовских ябедников и крючкодеев; однако Петербургское начальство приказало ему только усилить административный надзор за ними.
Из Тамбовских архивных источников видно, что в конце прошлого столетия в грабительствах и дерзких похождениях мелких уездных властей принимали слишком открытое участие и важные губернские сановники.
При Екатерине II-й и Павле I-м с Тамбовских крестьян собиралась, так называемая, хлебная подать. За Усманских и Липецких крестьян взялся ставить хлеб Козловский купец Месилин, полагая с души по 60 копеек. И когда он приводил уже к концу свою операцию, на него нагрянули два стряпчих, губернский — Хвощинский и Липецкий — Каверин, арестовали его, а подряд отдали другому купцу, который стал брать с крестьян уже по 80 копеек с души… Все это делалось по приказанию губернатора Неклюдова.
Нам остается теперь, на основании Тамбовских архивных актов, познакомить читателей с теми чиновниками, которые, оставив по разным причинам службу, жили на счет общественной благотворительности. Вот случай в этом именно роде.
22 августа 1822 года в Кирсанов привезли из Петербурга одного чиновника, по фамилии Щелкунов, и сдали его под расписку городничему Рожанскому. Приезжему было лет 60. Выслали его из столицы за беспокойный, надоедливый характер. Щелкунов был человек бедный и вот он во имя своего обер-офицерства стал приставать к разным высокопоставленным лицам, требуя с них денег. Со своими просьбами, словесными и письменными, он обращался даже к членам царской фамилии и к самому Императору Александру I-му и при том очень удачно. В 1818 году государь пожаловал ему через князя Волконского 500 рублей. Это вскружило голову бедному Щелкунову и он стал чрезвычайно назойлив по отношению к Петербургской аристократии. За это его и выслали из столицы.
В Кирсанове Щелкунова поместили в доме мещанина Ширяева и смотрели за ним очень строго. Местные обыватели обязаны были подпискою не знакомиться и даже не разговаривать с ним. Кроме того почтовому начальству было сообщено, чтобы от Щелкунова не принимать никакой корреспонденции, а наипаче прошений и писем к высокопоставленным особам. Тогда Щелкунов с своими прошениями стал нападать на проезжавших сановников. У одного из них, именно у А.Л. Нарышкина, он сумел выпросить 50 рублей. Эта значительная подачка дала ему возможность на несколько времени зажить припеваючи. Но Щелкунову, привыкшему писать прошения, стало скучно в Кирсанове и вот он сочинил и переслал губернатору Крюкову жалобу на городничего Рожанского. В этом прошении Кирсановский городничий обвинялся в следующих преступлениях: «Рожанский просилъ съ меня,— доносил Щелкунов,— 25 рублей, какъ только узналъ, что А.Л. Нарышкинъ, по знакомству еще въ С.-Петербурге, подарилъ мне 50 рублей, имущество мое распродалъ, а самого меня посадилъ въ холодную. Рвавши на мне мундиръ, кричалъ — заморю тебя голодомъ до смерти! Все сие Рожанский чинилъ пьяный, имея въ комнате большую бутыль вина, а малыхъ съ разнымъ виномъ до 50. Кроме того онъ же Рожанский бралъ у мужиковъ и купцовъ на базаре осетрину и иную рыбу, якобы для освидетельствования, а на деле вся сия рыба шла въ кухню и въ погребъ городничаго».
«Хожу я,— писал далее доносчик уже относительно горожан города Кирсанова,— въ храмъ Божий для пения на клиросе; однако жители, пренебрегая меня, не зовутъ обедать. Вотъ жизнь около 60 летъ прожившаго оберъ-офицера!».
В заключение, Щелкунов просил губернатора снестись с Кирсановским уездным предводителем дворянства Хвощинским и предложить ему подписку между дворянами Кирсановского уезда в пользу его, просителя.
Результатом просительских искательств было то, что Щелкунова перевели в город Борисоглебск, где он и умер 23 декабря 1824 года.
Назад | Оглавление | Далее
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.