Oct
10
Нравственно-бытовые черты Тамбовского края. Часть 10
October 10, 2012 | Comments Off on Нравственно-бытовые черты Тамбовского края. Часть 10
В прежние времена у нас никто не думал о просвещении крестьянства. Поэтому крестьяне наши были слишком далеки от культурной жизни. Это выражалось, между прочим, в огромном количестве крестьянских преступлений. В архивных документах Тамбовской уголовной палаты нам постоянно встречались дела то о зарезании, то об отравлении, удушении, то о грабежах, воровстве и потравах всяких, то о растлении даже дочерей и внучек… В 90-х годах прошлого столетия Тамбовская губерния терпела страшные пожарные бедствия. Горели города и села, деревянные и крытые соломою; горели хлебные скирды и всякие товарные склады; горели наконец домашние животные и даже люди, в особенности дети. Словом, исконный наш враг — красный петух гулял на всей своей воле… Разумеется, были пожары и от неосторожного обращения с огнем, но нередко происходили они от поджогов. Многие крестьяне мстили своим владельцам за поруганную честь жен, сестер и дочерей; мстили также и за свои собственные увечья, за разорение бедных домов своих и вообще за всякое изнурение.
В 1798 году крестьянка помещицы Дуловой Пелагея Иванова, бывшая под особенной барской опалой, оставила свою семью и убежала в лес. Через две недели ее поймали и привели к барыне. Началось обычное сечение. Иванову секли лозами и били палками. По всему телу ее, от шеи и до пяток, пошли сине-багровые пятна. Беглая наконец умерла под палками. Когда узнали об этом дворовые, то собрались в людской избе и составили совет. «Ну, так и быть,— сказал в это время дворник Алексей Федоров,— иду на пропалую; пусть другие люди помолятся за меня Богу».
—Алексей,— сказала на это Федорову жена его,— что ты задумал, зачем идешь на пропалую?
—Не твое дело,— прервал ее Федоров,— иди, куда идешь.
С этими словами он взял кремень и трут и отправился к барскому дому. Через полчаса дом Дуловой уже весь объят был пламенем.
Чаще всего поджоги в Тамбовской губернии совершались вследствие мелких соседских ссор и семейных недоразумений.
7-го мая 1799-го года в селе Хоботце, Козловского уезда, сгорело 27 дворов. Поджигателем был крестьянин Клычников, известный в околодке пьяница и буян.
—Зачем ты учинил поджог?— спросили его члены Козловского земского суда.
—Был я голоден,— отвечал Клычников,— и мне не дали есть; просил я у односельцев водки, тоже не дали; и вот я не пожалел и себя: и моя изба сгорела.
Около того же времени однодворец стрелецкой слободы Никита Гололобов, человек уже преклонных лет, стал очень внимательно и нежно обращаться с своей невесткой Анной. Та отказывалась от старческих ласк. За это старик стал бить ее. Тогда она подожгла его дом, а сама убежала к отцу.
В селе Двуречках, Липецкого уезда, крестьянка Аграфена Пахомова была в таком гонении от свекрови, что нередко вынуждена была побираться и скрываться у соседей. Суровая свекровь по три дня не давала ей есть и приковывала на цепь к печке. Аграфена Пахомова пошла тогда к приходскому священнику с жалобою и получила от него такой ответ: «слушайся свекрови и не шляйся по дворам». На другой день после этого в Двуречках был пожар. Первым загорелся тот самый дом, в котором жила Аграфена Пахомова…
Тамбовские поджигатели часто делали свое дело с замечательною дерзостью и даже предупреждали жителей о своих планах подметными записками. 15-го июля 1800 года на Тамбовской сенной площади крестьянин Панков говорил: «вчерашнего дня господин губернатор Александр Борисович Палицын шел по каменному мосту и поднял записку, а в той записке было означено, что скоро город Тамбов будет зажжен с трех сторон и от таких слов губернатор упал». И действительно, ночью с 15-го на 16-е июня в Пушкарской части сделался пожар: загорелась пустая и запечатанная баня. К счастью пошел дождь и пожар прекратился. Наутро во второй части пожар вспыхнуть разом в двух местах. В течение двух часов сгорело 113 домов и 1 человек. Через день снова в Тамбове был пожар. Таким образом подметная записка, прочитанная губернатором Палицыным, была не пустою шалостью, а действительною угрозою со стороны каких то злоумышленников… Поджигателей не нашли.
Сколько именно было пожаров в Тамбовской губернии в 90-х годах прошлого столетия и каковы были убытки от них, этого, по отсутствии статистических данных в Тамбовских архивах, мы сказать не можем. С уверенностью в справедливости своих слов мы можем сказать только то, что ежегодные Тамбовские пожарные убытки всегда отличались громадностью. Об этом можно судить по следующим фактам. Во время Тамбовского польского пожара 1800 года огонь охватил пространство в две квадратные версты. Многие жители остались тогда без крова и пищи. Пожар так был силен, что слабые пожарные команды оставили свое дело и были только зрителями ужасной катастрофы… В июне 1803 года в Тамбове было 6 пожаров. Гореть начинало обыкновенно в нежилых строениях, поэтому губернатор Палицын, подозревая поджоги, составил земскую стражу из 200 обывателей…
Постоянные местные пожары вызвали даже Тамбовcких крестьян на изобретения. В конце прошлого столетия крестьянин села Куриловки Побежимов представил губернскому начальству прожект помела огнегасительного.
«Огнегасительное помело,— писал Побежимов,— должно быть длинное и летомъ обмакивать его въ воду, зимою — въ снегъ, осенью — въ грязь; иметь оное въ каждом доме и делать его преимущественно изъ стараго суконнаго платья».
Во время пожаров нашему разоренному крестьянству приходили иногда самые странные мысли. Убитые горем, крестьяне наши начинали действовать вне сферы здравого смысла и вполне подчинялись необузданной фантазии: они винили в своей беде чиновников и помещиков… То было время, когда между русскими людьми происходило какое-то странное недоразумение.
В конце августа 1839-го года были большие пожары в смежных уездах Тамбовской, Саратовской и Пензенской губерний. Особенно сильный пожар случился в селе Дворянщине, Кирсановского уезда.
Недолго думая, погорельцы села Дворянщины заподозрили в поджоге своих помещиков, Иванова и Гарденина. «Кому же,— говорили они,— придет на ум разорять нас, кроме господ. На то они и господа, чтобы нам было худо».
Однажды, вскоре после пожаров, за Дворянщиной собралась крестьянская толпа. Разговоры, конечно, были самые невеселые: кто считал свои убытки, кто соображал, куда деваться теперь с ребятишками в настоящую зиму, кто бранил лиходеев-поджигателей, в существовании которых, по обыкновению, никто не сомневался… В это время к толпе подбежал крестьянин Малафей Романов, считавшийся в своем селе одним из первых богачей. Махая железною лопатою, он с криком требовал от прочих крестьян, чтобы всех помещиков, как несомненных поджигателей, перебить, а их дворню — повесить на ветлах и оставить там на три дня, чтобы всем злодеям это было в наученье и страх.
В это время помещики Иванов и Гарденин, как видно, не слыхавшие про крестьянские разговоры или не придававшие им особенного значения, шли вместе по селу. У моста через реку Малый Ломавис их увидал крестьянин Юдаев и закричал: держите их! На крик Юдаева со всех сторон сбежался народ и всею массою бросился в погоню за Ивановым и Гардениным. Иванову однако посчастливилось: получивши несколько ударов и оставивши на месте побоища фуражку, он успел вырваться и бежать домой. Гарденину же пришлось плохо. Крестьянин Латунцов ударил его цепом по голове и свалил в воду. Это обстоятельство сразу образумило толпу. Многие испугались и разбежались, а более храбрые кинулись в воду и вытащили оттуда Гарденина. Но все-таки на другой день крестьяне опять пошли на помещиков, хотя уже не с прежнею решительной целью. Забравши Иванова и Гарденина, они посадили их в одну из уцелевших изб и поставили около арестантов караул, впредь до суда. Суд, разумеется, не замедлил. Начались обычные при подобных обстоятельствах экзекуции. Некоторые же крестьяне села Дворянщины нежданно-негаданно принуждены были переселиться в Сибирь…
Около того же времени сгорело село Татарская Лака. Погорельцы подозревали в поджоге мелкопоместного Лакинского помещика Дуракова: взял де три тысячи рублей, чтобы пустить по миру все село… Подозрение это было основано на том, что Дураков накануне пожара бегал по задворкам с горящею лучиною. Тогда решено было идти к поджигателю всем миром и судить его мирским судом. Дуракова, тщетно объяснявшего крестьянам всю нелепость их подозрения, избили, причем жена местного священника проломила ему голову скалкой, потом связанного поджигателя клали на раскаленные угли и в заключение бросили на улицу. И только через несколько часов после этой свирепой экзекуции, уже ночью, нашлись добрые люди, которые подтащили Дуракова, еле живого, к воротам одного уцелевшего дома и положили там на солому…
Крестьянские враждебные отношения к помещикам, которые почему-либо считались народными ворогами, иногда выражались самым оригинальным образом.
В описываемое нами время много шуму наделало убийство помещика Радзевича, человека крайне жестокого, который лет по 10 не допускал крестьян к исповеди и причастию и вогнал их в совершенную нищету постоянною барщиною. Особенно недовольны были Радзевичем женщины, которых высылали на работы даже и в том случае, если они были беременны. Раз, во время полевых работ, десятка четыре женщин сговорились убить Радзевича. Случайно бывшие при этом разговоре крестьяне, родственники заговорщиц, ободряли их: «вы — бабы,— говорили они,— и с вас как с гуся вода. Ничего вам не будет, если и узнают про ваше дело, в солдаты вас не отдадут.» В это время Радзевич на беговых дрожках подъехал к разговаривавшим. Крестьяне отошли в сторону, а женщины кинулись на Радзевича и убили его точно также, как в свое время был убит сын Бориса Годунова… После этого тело Радзевича привязали к дрожкам и погнали лошадь в поле.
Современником Радзевича был некто Ахлебинин. К сожалению, мы имеем слишком мало данных для его характеристики. Между тем несомненно, что он был выдающимся типом помещика-самодура. В 1812 году за его жестокости над крестьянами жаловалась на него правительству родная мать и только смутная пора спасла его от законного наказания. Он был под судом 50 раз. В 1840 году был предан военному суду по высочайшему повелению и все за жестокости. Несколько раз ему воспрещено было въезжать в его деревни. Но он имел своего рода счастие попадать под милостивые манифесты. И вот именно он-то был наказан своим кучером Рожновым. В 1848 году Ахлебинин ехал с Рожновым в Спасск. Дорогою кучеру пришла странная мысль высечь барина. Недолго думая, он нарочно уронил кнут и послал за ним лакея, а сам сейчас же повалил Ахлебинина и высек его.
Назад | Оглавление | Далее
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.