Nov
9
Вместо предисловия
November 9, 2012 | Comments Off on Вместо предисловия
Прежде чем начать изложение 3-го выпуска «Тамбовских Очерков», я должен объясниться со своими читателями по поводу тех газетных и журнальных отзывов, которыми в разное время так или иначе почтили мой труд рецензенты. Я хочу это сделать, конечно, не в смысле рекламы, а единственно в интересах той исторической правды, которой постоянно и посильно я добивался.
Журнальные и газетные писатели отнеслись к моему труду довольно разнообразно. Некоторые газеты, например, «Московския Ведомости», «Современныя Известия» и «Правительственный Вестникъ», а также и «Русская Старина», делали из моих очерков более или менее подробные выдержки и вообще находили их интересными, но в разбор и критическую оценку их не входили. Другие издания («Московския Церковныя Ведомости», «Исторический Вестник», «Новое Время», «Чешские Народьни Листы» и «Освета» и «Journal de S.-Petersbourg») безусловно и весьма почетно одобрили меня. В то же время «Вестник Европы», одобряя и поощряя «Тамбовские Очерки» вообще, делал мне свои замечания. Например. В начале своего 1-го выпуска я указывал на провинцию, как на сущность народной жизни. К этому выражению достопочтенный журнал отнесся с недоумением и находил даже параллель между ним и бытовым изображением Тамбовского края, между тем у меня это слово означало только то, что всероссийская провинция есть суть народной жизни, ее богатство, могущество и основа, без которой столица совершенно бессильна.
«Сущность народной жизни,— говорить рецензент «Вестника Европы,— обнаруживалась в крайней беспомощности, за которой следовали жалкие надежды на Разина и Пугачева». Но я этого и не думал говорить.
«Сам автор,— продолжает рецензия,— к сожалению не объясняет, в каких именно явлениях рассказанной им истории высказалась сущность народной жизни, та сущность, которой по его словам не могут понять историки, не углубившиеся в провинциальные архивы».
После того, что замечено мной выше, ясно, что мне и не нужно было объясняться в требуемом смысле. Что же касается второй половины вышеприведенной тирады, то по поводу ее я могу сказать только то, что историков в незнании сущности народной жизни я и не думал обвинять; я выражал лишь именно ту мысль, что до полного ознакомления историков с провинциальными архивами, доселе почти не тронутыми, бытовая наша история не будет еще приведена в состояние той полноты, какая для нее, разумеется, необходима.
Охотно в данном случае принимаю на себя ответственность только в том смысле, что слово «сущность» я употребил неопределенно и неточно. От этой-то неточности и произошли указанные недоумения.
Рецензент еще замечает мне, что я мало пользовался печатными источниками и не читал, например, месяцесловов прошлого века и даже известной книги Я.К. Грота (жизнь Державина). На это отвечу: всех печатных источников на избранную мной тему в таком скромном провинциальном городе, как Тамбов, и иметь нельзя, так как у нас нет ни университетской библиотеки, ни такой публичной, которая хоть немного удовлетворяла бы потребностям людей, заинтересованных какой-нибудь научной специальностью. Да к тому же я задался целью изучить именно архивные источники относительно Тамбовского края, чтобы таким образом внести что либо новое в науку на данную тему, а не то, чтобы соединить в одной компиляции все данные по истории Тамбовского края.
В рецензии «Вестника Европы» указано между прочим на то, что я неправильно привёл цифры населения городов Тамбовской губернии прошлого столетия. В Тамбове у меня показано жителей 5664; в Усмани только 46 человек и при них 2 церкви. Между тем в месяцеслове за 1781-й год в Тамбове исчислено жителей 10,000 человек. Все эти неправильности в сущности мнимые и легко объясняются так. Помещенные в моей первой книжке цифры населения наших городов буквально взяты из официального описания Тамбовской губернии в эпоху ее открытия. Описание это хранится в настоящее время в межевой канцелярии при Тамбовском губернском правлении. Разница же относительно определения числа жителей г. Тамбова между месяцесловом и нашим описанием, а равно и чрезвычайно малое показание количества Усманских жителей, произошли без всякого сомнения от того, что у меня означены были жители крепостей-городов, а в месяцеслове — жители и городов и их посадов. В Усмани было 46 человек жителей именно в крепости, а две церкви было во всем городе…
Сурово и, мне кажется, тенденциозно отнеслась ко мне в июльской книжке текущего года «Русская Мысль». Рецензент этого почтенного журнала все факты, изложенные в моем труде, к крайнему моему изумлению, почему-то называет случайными, неполными и отрывочными. Он ставит мне в вину то, что я, говоря о Тамбовских крестьянских беспорядках 1861 года, умолчал о беспорядках в Шацких имениях Мухановых, Нарышкина и графини Шуваловой. На это я отвечаю: я потому умолчал о вышеозначенных фактах, что не читал об них в архивных документах, а с ветру говорить я не привык. И было бы по меньшей мере странно требовать от исследователя, чтобы на известную тему он прочитал весь громадный архивный материал; да этого и не надо для характеристики эпохи.
Рецензент говорить, что мои сведения о Тамбовских сектах далеко не полны. Но я и не выдавал их за полные. Я написал о Тамбовских сектах, что мог, руководствуясь исключительно архивными источниками. Недоконченное и недосказанное пусть восполнят другие, может быть и сам рецензент на эту тему что-нибудь знает.
Далее наше автор сомневается в самой достоверности моих рассказов, упражняясь в этом бездоказательно и совершенно голословно. В то же время он смутно указываете на полную достоверность каких-то своих знаний о Тамбовском крае, ровно ничем не оправдывая своей странной выходки. Между тем за меня говорит масса архивных цитат, которые всегда можно проверить, и десятилетняя, многим известная, опытность пользования сырыми и еще никем нетронутыми материалами. Если бы автор рецензий, вместо того чтобы упражняться в пустых фразах, указал бы мне на какую-нибудь неточность или неверность моих фактов и выводов, то я был бы ему за это только благодарен, потому что я занимаюсь своими работами преимущественно с научными целями, а не для построчных гонораров и не для случайной похвалы случайного рецензента.
Мой рецензент, очевидно, слишком далек от понимания трудностей и важности архивно-исторических работ. Поэтому в своей наивности он даже слово «исследование», помещенное в оглавлении моего труда, подчеркивает, как будто нахождение и обнародование прежде никому неизвестных материалов не есть исследование. Уж не компиляции ли, по мнению моего строгого критика, относятся к исследованиям?
Впрочем, и в рецензии «Русской Мысли» есть доля правды, за которую я ей очень благодарен. Иногда я, действительно, не указывал источников, откуда брал известные факты. Но это потому, что в некоторых случаях, вследствие разбросанности и отрывочности моих материалов мне пришлось бы под строчку текста ставить несколько строк указаний на источники.
Недавно прекратившаяся Саратовская газета «Волга», вообще расточавшая мне разнообразные похвалы и даже сожалевшая о том, что я среди одиночных архивных занятий потерял свое здоровье, от лица неназванного ею Петербургского критика выражалась так: «г. Д. тратит массу драгоценных материалов, не делая из них никаких выводов». Это замечание, по моему мнению, неправильно. Многие могут подумать, что я так сказать утопал в богатом и разнообразном архивном материале, между тем мне очень часто приходилось тщательно пересматривать целые десятки связок и вовсе не находить в них исторического содержания. То, что вошло у меня в состав главы о Тамбовских писцовых книгах, мной приобретено даже не в архиве, а в архивных сенях под лестницей, на лестнице и в окрестностях разнообразных чуланов, в массе всякого бумажного, брошенного хлама, который и в описях не значится. Следовательно, мой материал далеко не богатый и доставался мне с величайшим трудом. Что касается замечания о неделании мной выводов, то я на это могу сказать лишь то. Предвзятых идей и понятий я не имел, приступая к своим работам, фактов к ним не подбирал и вообще так смотрел на дело, чтобы архивные факты, постепенно выясняясь, больше сами за себя говорили.
Отзыв о моих «Очерках» дан был и в журнале «Дело». Отзыв этот, по-видимому, составлен был в мою пользу: мне приписан там верный исторический взгляд на дело, труд мой, несмотря на некоторые внешние (к сожалению — неуказанные) недостатки, назван в высшей степени отрадным и замечательным явлением; но при этом рецензия оказалась чрезвычайно краткой, как бы мимоходом брошенной, и автор ее отнесся ко мне, мне показалось, довольно поверхностно.
Последний отчет о моих книжках напечатан в Августовской книжке журнала «Наблюдатель». Совершенно одобряя мой труд за главу об эпохе крепостничества и освобождение от него, почтенный журнал о других моих главах отзывается в том смысле, что они написаны слегка и без всякого плана. По этому поводу я должен высказаться, что строгого плана в общепринятом (особенно для классных ученических опытов) смысле у меня и не могло быть по характеру и направлению моих работ. План мой действительно выяснится по окончании моих «Очерков», которые, по моему мнению, только начаты и при изложении которых я следую плану так сказать концентрическому.
Автор рецензии упрекает меня между прочим в том, что я совсем пропустил в своей книжке такой факт, как Тамбовский холерный бунт 1831 года. Но это неправда. В первой моей книжке описание холерного бунта есть и рецензент сам убедится в этом, если повнимательнее отнесется ко мне… Наконец рецензент «Наблюдателя» видит в моей главе по Тамбовской церковной истории тенденцию совершенно противоположную той, на которую несколько месяцев тому назад с таким гневом указывал «Свет», Последний винит меня за обличения, а «Наблюдатель» за поблажку…
Заключаю свое краткое объяснение извлечением касательно моего труда из сейчас названной газеты «Свет». Издаваемый г. Комаровым орган, унаследовавший отжившие тенденции покойной «Вести», крайне смущен был лестными обо мне отзывами некоторых газет и потому разразился самыми неприличными и недостойными инсинуациями. «Свет» уверял своих читателей, что ни в одной прокламации не были собраны такие вопиющие вещи о России, как у меня, что я подтасовывал факты и клеветал на наше патриархальное прошлое… Отзыв Комаровской газеты в известной степени был бы для меня чувствителен, если бы при беспристрастном сличении его текста с моей книгой с ясностью не обнаруживалось, что случайный и сердитый мой рецензент вовсе даже не читал предмета своей рецензии и исключительно действовал под влиянием газетных фельетонов… В противном случае он не мог бы не заметить, что я видимо искал в прошлом своей родины и светлые факты и светлой памяти людей, и старательно при случае выдвигал на первый план и то и другое. Если же в моих «Очерках» теней оказалось больше, чем ярких красок, то я ли в этом виноват? Конечно — не я, а самая прошлая жизнь, и отчасти может быть виноваты мои источники, которые в некоторых случаях могли быть односторонними, о, чем я, впрочем, предупреждал читателей в предисловии к 1-му выпуску.
Как на образчик беспристрастия и основательности газеты «Свет», укажу на следующее. Рецензент укоряет меня, что я и епископов Тамбовских представил в ужасающем виде, например Пахомия. Но Пахомий обвинен был самим Св. Синодом и вины его ясны нам из Синодских указов. Что же касается других Тамбовских епископов, то обо всех их, кроме Евгения, сделаны мной должные им почтительные отзывы. И если бы спросили меня: о ком из епископов Тамбовских я писал с большим удовольствием, я искренно ответил бы: о доблестных и приснопамятных святителях Питириме, Феодосии, Феофиле, Ионе, Николае, Макарии и др… А о Пахомии и о параллельных ему светских персонах, в былое время удручавших наш край, мог ли я молчать? Думаю — не мог; в противном случае, не могло бы быть верной, правдивой истории. Неужели мы так уже обессилели и умственно и нравственно, что правда нас может пугать? Кажется, в истории всякого народа были, есть и будут темные стороны. Так с ними бороться нужно, а не скрывать их. Хвалить в своем отечестве то, что похвалы не заслуживает, или же намеренно умалчивать о положительно несовершенных фактах, это значит не любить родины, не желать ей совершенствоваться и всецело погрузиться в самое узкое себялюбие…
За тем я приступаю к изложению 3-го выпуска и начинаю эту книжку, в целях уяснения и дополнения прежних своих работ, главой о древней Тамбовской летописи.
Назад | Оглавление | Далее
Все новости Тамбова рано или поздно станут древностями.